это также отличный способ высказать Вам, как сильно я восхищаюсь Вами, притом без всяких осложняющих обстоятельств, сопутствующих нашим обычным встречам, особенно официальным, во время сеанса, когда я тихо лежу на кушетке, а Вы шумно шагаете взад и вперед по комнате, тяжело дыша из-за эмфиземы легких). Та встреча в «Голубой сове» была исторической не только для нас троих, но и для всего мира, ибо про многие из откровений «Сексуальной роли», а также по меньшей мере четыре главы майроновского «Паркера Тайлера» можно сказать, что они обязаны своим происхождением нашему знакомству.
Сейчас я пребываю в затруднении, кое-что в полученном только что письме меня беспокоит. Обращаясь со своим обычным пристрастием к теме Майрона (он меня сознательно провоцирует?), доктор Монтаг пишет: «Его (Майрона) полиморфизм (исключительный даже по тогдашним стандартам) сочетался с желанием полностью подчиниться женской стороне его натуры, символизируемой Вами. Я до сих пор не в состоянии удержаться от мысли, что, хотя его мужественность была сильно выраженной, о чем Вам лучше знать, он был довольно «сбалансированным» садомазохистом. Так сказать, он был столь же готов побить, как и быть битым». Это не совсем точно. Несмотря на свою выдающуюся чувствительность, в душе доктор Монтаг остался самым обыкновенным дантистом. Временами Майрон был очень мужественным, но женские черты его натуры были определяющими, о чем мне лучше знать. Он скорее хотел, чтобы мужчины обладали им. Он ощущал себя так же, как женщина, созданная, чтобы страдать от рук бесчувственного мужика. Нет нужды говорить, что он находил партнеров в изобилии. Как вспомню о тщательно продумываемых обедах, которые он давал торговым морякам с татуировками! Своей суетливостью он напоминал самку, устраивающуюся в гнезде перед яйцекладкой. Унизительное положение, в которое он сам себя ставил, когда кто-нибудь из тех типов презрительно отталкивал его, заявляя, что этого недостаточно. При этом, как ни парадоксально, Майрон был физически довольно сильным, несмотря на кажущуюся хрупкость, и, если его как следует завести, мог бы поколотить двоих; к сожалению, более естественно он чувствовал себя в компании нежных девушек. Он был страдальцем, как Харт Крейн (за исключением того, что в том сверкающем предвоенном мире, который, увы, никогда уже не вернуть, Крейн разметал-таки морячков, с которыми столкнулся в грязном порту, Майрон же неизменно показывал спину). И хотя страдание и приносило утешение, доктор Монтаг со свойственным ему некоторым простодушием считал навязчивую ориентацию Майрона неоправданным упрямством, чтобы не сказать – пустой тратой отпущенного природой: необычайно большой пенис Майрона вызывал сильное восхищение и недвусмысленное желание (это можно заметить в коротком эпизоде в подпольном фильме «Лизоль»). Доктор Монтаг никогда не понимал, что сексуальная интегрированность Майрона требовала от него ограждать этот замечательный пенис от тех, кому он больше всего нужен, проявляя таким образом власть над ними. Чем в конечном счете являются человеческие отношения, как не желанием каждого из нас ощутить полную власть над другими?
Я думаю, что борьба за власть – это основная тема всех произведений Майрона, хотя он нигде не сформулировал этого четко. Конечно, до его смерти я не думала об этом. Смерть Майрона многое прояснила для меня. Когда это случилось, я хотела умереть тоже. Но потом начался новый этап: мистическое прозрение. Я поняла – или думала, что поняла, – все! Бесконечные хождения Майрона по барам – это стремление привлечь к себе то, чем большинство мужчин пользуется в других целях. Для него отнять у Женщины положенное ей удовольствие, не говоря уже о возможности произвести потомство, приобрело смысл осуществления власти над обоими полами, да я бы сказала, и над жизнью вообще! Поэтому его никогда и не тянуло к настоящим гомосексуалистам. Фактически, как только мужчина хотел проникнуть в него, Майрон терял к нему интерес, потому что тут он сам становился объектом обладания и борьба за власть теряла смысл. Больше всего он возбуждался, если находил обычного гетеросексуального мужчину, попавшего в полосу неудач, желательно умирающего с голоду, и вынуждал его согласиться на акт, отвратительный для него, но необходимый, если он хотел получить деньги, чтобы выжить. Майрон признавался, что в такие моменты он впадал в экстаз: запретный плод сладок! Он завоевывал Мужчину, хотя неискушенному зрителю могло показаться, что используют Майрона. Но он почти всегда был тем, кто использует, и гордился этим. Аппетит приходит во время еды, голод на власть неутолим. Чем больше получаешь, тем больше хочешь. В конце концов Майрон понял, что при жизни он не сможет быть тем, чем он хочет быть, – всевластным потребителем людей, и он оборвал свою жизнь, оставив мне завершить в меру моих сил не только его шедевр, но и философию, которую он стремился создать, с вынужденной помощью доктора Монтага.
И вот теперь мне ясно, что добрый доктор предпочитал мне Майрона, – и временами я чувствую себя обиженной и отвергнутой. Особенно когда я понимаю, что единственное, что могло бы сделать доктора счастливым, это если бы я вышла за него замуж и стала домохозяйкой. Доктор Монтаг все еще верит, что каждый из обоих полов стремится быть половиной целого (подобно героям платоновского «Пира»). Это привычная позиция доктора – вопреки здравому смыслу не признавать то очевидное, что диктуют ему его же чувства. Многие люди, правда, испытывают наибольшее удовлетворение именно тогда, когда борьба за власть сводится к борьбе с одним человеком и поединок растягивается на всю жизнь в виде совместных попыток разрушить ими же созданное единство в долгой борьбе за превосходство, вернее сказать – долгой сваре, которую называют супружеством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62