– Он опустился в кресло, единственное в комнате, и заговорщицки подмигнул мне. – У тебя есть все, чтобы стать хорошим преподавателем и помощником для такого невежественного прохвоста, как я.
– Ну, не такого уж и невежественного.
В лести мы не уступали друг другу. К тому времени, когда я покончу с Баком Лонером, он уже не будет столь заносчивым, или я не Майра Брекинридж, у ног которой пресмыкались, раздавленные ее презрением, самые заносчивые, вымаливая возможность хотя бы коснуться своими грубыми руками ее – моего – хрупкого тела, слишком прекрасного для этого или, во всяком случае, их мира. Я женщина.
– Должна сказать, что после недельного знакомства с вашими студентами я поняла наконец, что такое перенаселение. Ум не является отличительной особенностью нынешнего поколения. Они как местные апельсины – яркая внешность и никакого вкуса.
Я хотела уязвить. Мне это удалось. Бак откинулся в кресле, как будто я ударила его по лицу, огромному, круглому, цвета золотой осени.
– Ну, это совсем, совсем несправедливо, Майра. В самом деле очень несправедливо. – Казалось, он совершенно не знал, что бы сказать в защиту.
Как бы там ни было, я не давала ему опомниться.
– Я убедилась, что школьная система в Соединенных Штатах находится в состоянии чудовищного кризиса, и теперь я понимаю, какое влияние оказывает телевидение на мыслительный процесс тех, кто провел свое детство, уткнувшись в «ящик»; приходится признать, что эти молодые люди – новая порода, которая выделилась из общей массы в своем стремлении заиметь жизненный опыт, и я не могу назвать знаниями то, что они имеют в результате; возможно, ординарность – это то, что больше всего здесь подходит. Во всяком случае, я нахожу необыкновенно трудным пробиться к ним даже с самой простейшей мыслью, но, поскольку я американка, воспитанная эпохой великого кино, мне хотелось бы верить, что наша культура еще жива, еще способна создавать шедевры, подобные фильму «С тех пор, как тебя нет». Поэтому должна сказать: то, что вы собрали здесь, – это отбросы нации, неудачники, невротические личности, мечтатели, оторванные от реальности, короче, мудаки, явно образующие меньшинство в нашей культуре, жертвы того, что произошло в Далласе 26 ноября 1963 года!
Я окончательно добила его. Он совершенно съежился в своем кресле, сжался передо мной. Под моим высокомерным и пристальным взглядом его огромное открытое лицо стало замкнутым и непроницаемым. Честно говоря, для меня не могло быть большего удовольствия, чем, глядя прямо в такое открытое лицо, быстро сказать все, что нужно, чтобы «закрыть» его. Майрон не одобрял эту мою особенность, но я и сейчас продолжаю считать, что если человек прав, то не может быть ничего, что нельзя было бы высказать, и лица, которые я вот так на некоторое время «закрывала», в конечном счете становились лучшими лицами с точки зрения работы с ними.
Бак пытался возражать:
– Эти мальчики и девочки – срез нынешнего поколения этой страны, не хуже и не лучше. Что в них есть необыкновенного, из-за чего они не идут в Гарвард, в эту вашу Школу бизнеса, так это непреодолимое желание попасть в шоу-бизнес и стать любимцами публики, стремление к тому, чтобы их имена стали известны во всем мире, а это, поверь мне, единственное, что может по-настоящему принести удовлетворение в жизни всякого человека, если он действительно одержим, как я, например, или как они.
– Дорогой Бак, – я вложила в свой голос теплые, слегка хрипловатые нотки Джин Артур, – вы необыкновенны. Уникальны. Вы были – и продолжаете быть – звездой. Вы были и благодаря телевидению, которое показывает ваши старые фильмы, по-прежнему остаетесь любимцем публики. Вы будете жить долгое время после того, как эти два тела, ваше и мое, превратятся в прах, и не станет этой комнаты, и эти мальчики и девочки состарятся и умрут, а их потомки придут и умрут. Бак Лонер, «Ковбой, поющий и стреляющий» из старых радиопередач, верхом на Спорко будет скакать в воображении всего мира. Вы – на все времена. Они – нет, и никогда не будут.
Я его доконала. Моя любимая двухходовка, которой меня научил Майрон: сначала большая лесть с крупицей правды (выращенная в раковине искусственная жемчужина), затем короткий смертоносный удар. Его лицо выражало одновременно восторг и смятение. Этот раунд за Майрой.
– Ладно, дорогуша, я понимаю, что ты имеешь в виду, это действительно тонкий вопрос. Да, я сделал восемнадцать полнометражных вестернов, это правда, и этот ублюдок мой адвокат ни разу не вставил в мои контракты пункта о перепродаже на ТВ, несмотря на то, что однажды я сказал ему: «Сидни, раньше было радио, теперь приходит время телевидения. И когда это время наступит, фильмы Бака Лонера будут на вес платины». Но он не обращал внимания на мои слова и… Однако мы говорим сейчас не об этом. Да. Мы говорим о детях, верно? – Он нахмурился. – Это хорошие дети, в большинстве своем из непривилегированных семей, они из разных мест, и они добирались сюда на попутных машинах, сюда, в солнечную Калифорнию, в надежде, что смогут стать звездами, как я. Они подрабатывают где придется, чтобы обеспечить себя, пока учатся в Академии, а мы заняты этим адским трудом, стараясь выявить творческий потенциал каждого…
– Бросьте трепаться, папочка, – сказала я, к своему удивлению, перейдя на жаргон пятидесятых, который так забавлял Майрона, а у меня вызывал отвращение. – Вы занимаетесь этим, чтобы делать деньги, и вы делаете их.
Было видно, что я больно задела его.
– Ну, милая, сейчас я, конечно, делаю деньги, или, вернее сказать, поддерживаю существование, недвижимость в этих престижных районах такая дорогая… – Заметив усмешку на моем лице (и понимая, что ему не удалось меня обмануть), он быстро переключился на предмет, менее щекотливый, чем наша совместная собственность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62