запятнана“, в список кандидатов на Сталинскую премию». Сразу вранье. О какой «запятнанности анкеты» можно лепетать, если человек состоит в Союзе писателей, работает, издает книги да еще и живет в столице в роскошном высотном доме – последний крик! – на Котельнической набережной? Но слушайте дальше: «Однако Сталин нередко заводил в тупик свой аппарат, сам игнорируя правила, за нарушение которых строго наказывал. Так, трижды удостаивалась Сталинской премии Вера Панова, вдова „врага народа“, застрявшая с детьми на оккупированной немцами Украине. Получил премию и Юрий Трифонов, чей отец был расстрелян, а мать отбывала срок».Очень содержательно! О Трифонове можно бы еще добавить, что, будучи призывного возраста, он почему-то и на фронте не был, и даже в армии не служил. Однажды еще в Литинституте я спросил его: каким же образом? Он ответил: «Я же близорук, очки ношу». И это он мне, очкарику с шестого класса школы, сказал! А сейчас в его биографии читаю: «В начале войны Т. уезжает в Среднюю Азию. Вернувшись в 1944 году в Москву, поступает в Литинститут». Конечно, в Средней Азии военкомат мог его и не сыскать, приезжего москвича…Завел Сталин в тупик свой аппарат и на сей раз: «Собственноручно дополнил фамилией Злобина список кандидатов в лауреаты». Антисталинист не соображает, какую замечательную черту вождя тут показал: он был так внимателен к литературе, что читал отнюдь не только то, что в «списках»… И вот исследователь Кораллов привел четыре конкретных примера того, как Сталин в интересах литературы «заводил в тупик свой аппарат», и в то же время – ни одного примера, как он «строго наказывал» за нарушение правил! А ведь «тупиковые примеры» можно приводить долго. Да взять хотя бы Твардовского. Еще в 1939 году он был награжден орденом Ленина, потом – еще двумя, да Отечественной войны обеих степеней, да Красной Звезды, да множеством медалей. А тут же еще и три Сталинских премии. Ну и членом партии был с 1940 года, а после войны – чуть ли ни членом ЦК. А ведь у него – «кулацкое происхождение», вся семья была сослана. Вы что, Марлен Кораллов, не слышали об этом? Чего ж тогда лезете в историки литературы, в энциклопедическое издание?..Дальше: «На этот раз Сталин расхвалил „выдающееся“, „талантливое“ сочинение Злобина. Роман был выгоден режиму и лично вождю». Без уверенности в личной выгоде эти марлены не могут взглянуть ни на одно событие, ни на один поступок…Завершается этот умственный фейерверк так: «Звание лауреата вывело Злобина из-под ударов огранов безопасности». Ну назвал бы хоть один удар! Да уж не было ли таким ударом бесплатное получение квартиры в высотном доме? И наконец: «Впервые появилась возможность, прежде всего материальная, работать над давними замыслами». А до этого что, нищенствовал в своей роскошной квартире? Да как же «Степана Разина»-то написал? Ведь роман огромный. А до него были написаны «Остров Буян» и первый вариант «Пропавших без вести»…Но вернемся к Воробьеву. И жизнь, и литературная судьба талантливого писателя были не из легких, но – не без радостей… Повесть «Это мы, Господи!» автор послал в «Новый мир». Солженицын пишет: «Она была, конечно, отстранена: власть победителей не хотела знать, кому и во сколько досталась победа. Повесть отбросили»… Не иначе как именно «отбросили». Каждую клетку этой скорбной твари Божьей распирают ложь и демагогия. Любой пустяк он может раздуть до немыслимых размеров и убийственного обличительного значения. В самом деле, при чем тут «власть победителей», ненавистных ему? Разве не естественней другая версия: попался неопытный рецензент или редактор – только и всего. Обычное дело литературной жизни. Легко теперь Солженицыну валить на власть, когда его «Один день» Лев Копелев вручил лично Твардовскому. А еще более вероятно другое: ведь это первая повесть совсем молодого автора, и писалась она в оккупации, на конспиративной квартире, «в нервности», по выражению Солженицына, и притом всего месяц. Может быть, это был лишь первый вариант, над которым еще предстояла работа. Что ж удивительного, если он не удовлетворил редакцию? Я бы, например, будучи редактором, тоже не напечатал «Красное колесо». И власть была бы тут совершенно ни при чем. Дело в самом сочинении: скукотища, несъедобщина, тягомотина.Да ведь Солженицыну самому приходилось получать отлуп. И от кого! Аж от Твардовского. Он говорил ему о «Раковом корпусе»: «Даже если бы печатание зависело целиком от одного меня, я бы не напечатал. Там – неприятие советской власти. У вас нет подлинной заботы о народе! Такое впечатление, что вы не хотите, чтобы в колхозах стало лучше. У вас нет ничего святого». Впечатление было совершенно правильное, но, к сожалению, запоздалое.В 1962 году Воробьев напечатал в «Неве» повесть «Крик», а в 1963 году в том же «Новом мире» – повесть «Убиты под Москвой». Солженицын уверяет, что вторая повесть вызвала «бешеную атаку на уничтожение». Очередное бешеное вранье. И откуда только в старом человеке столько силы на это дело? Талантливого писателя заметили и оценили сразу. Еще в 1960 году не кто-нибудь, а тогда уже прославленный Юрий Бондарев и не где-нибудь, а в «Литгазете» напечатал о нем статью «Новый писатель», другая его статья о нем называлась «Талантливый писатель», была и третья. Горячо поддержал Воробьева также Виктор Астафьев в 1965 году и еще два раза – позже. Весьма одобрительно писали о нем известные критики Олег Михайлов, Юрий Томашевский, Игорь Золотусский, Игорь Дедков и другие. И опять же не где-нибудь, а в столичных газетах и журналах – в «Москве», «Нашем современнике», «Литературной России», опять в «Литгазете», не прошли мимо даже «Литературная учеба» и «Литература в школе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153