— Оставьте Достоевского в покое, — говорю. — Его геи не интересовали.
— Но он взывал к терпимости и состраданию ко всем несчастным. И если человек не может быть счастлив в традиционной любви, то почему же отказывать ему в любви альтернативной?
— Так кто говорит, что надо отказывать? Но зачем провозглашать эту альтернативу как норму, зачем вовлекать в нее больше и больше людей? — горячусь я.
Арлин кладет руку мне на плечо:
— Послушай, ну разве было бы плохо, если бы в нашем комьюнити в Эвенстоне (очень престижный район Чикаго) жило бы несколько семей лесбиянок и несколько геев? Представляешь, насколько разнообразнее, богаче, полнее была бы наша жизнь!
Я спрашиваю: отдают ли мои друзья себе отчет в том, что произойдет, если каждый подросток уяснит, сколь несуществен выбор пола для его сексуальной жизни? Психологам известен, скажем, феномен подростковой дружбы. Чувства в пубертатный период резко обострены, в них много нежности, даже страсти. Но если есть табу, эмоции эти так и остаются в рамках дружбы. А если табу нет? Альтернативная любовь быстро может стать привычкой и потребностью.
— Ну и что? — спрашивают Арлин и Мэл. — Почему тебя не устраивает появление еще одной гей-семьи?
— А о человечестве вы подумали? Не боитесь, что род человеческий прекратится?
— Ну ты хватила! У человечества столько возможностей погибнуть: атомная война, экологическая катастрофа, СПИД...
Тут они замолкают, опасливо поглядывая на меня. Известно ведь, что гомосексуалы составляют основную группу риска.
— Ладно, этим аргументом я не воспользуюсь, — говорю. — Знайте мое благородство.
На самом деле благородство тут ни при чем. Я искренне считаю, что пугать гомосексуалов СПИДом то же, что натуралов — сифилисом. Да, группа риска. Да, от ВИЧ-инфекций часто умирают геи. Но как же запретить человеку общение с партнером того же пола, если он с этой потребностью родился?
Если родился, тут и спорить нечего. Каждый имеет право на счастье. Но сколько таких людей-то? Долгое время в американской печати ходила цифра, выданная сексологом Альфредом Кинси полвека назад. Эта цифра — десять процентов от всех американцев. Однако недавно, вернувшись к условиям опроса, современные социологи обнаружили, что исследование было нерепрезентативным, неточным. Словом, научно некорректным. Когда же чикагские ученые в 1993 году провели свой опрос, оказалось, с очень высокой степенью вероятности, что с отклонениями в сексуальных пристрастиях рождается всего 1,4 процента. Разумеется, этим людям необходимо дать возможность жить полноценной жизнью, не создавать вокруг них атмосферу неприятия, не вырабатывать у них комплекса неполноценности. Но надо ли ради этой цели усиливать пропаганду однополой любви?
Я впервые написала об этом в газете «Известия» в 1995 году. Статья моя заканчивалась словами: «Однако не меньше беспокоит меня и другая опасность. Угроза ее видится очень реальной. Как бы в порыве „догнать и перегнать Америку“ мы не переняли бы у этой страны ее гипертрофированный интерес к „альтернативной любви“. Как бы вслед за радикально настроенной частью американских либералов не перепутали норму с ее отклонением. Как бы не переусердствовали...» В редакцию пришло много писем. Во многих читатели недоумевали: откуда такие опасения? У нас нет подобного увлечения гей-культурой. Другие предупреждали: наше общество еще очень ригидно. Статья вроде моей может лишь поддержать консерватизм общественного мнения.
Думаю, что эти мои читатели, как и другие либерально настроенные соотечественники, недооценивают скорость, с которой распространяются по миру идеи. И вот вам последний пример.
В Москве в группе студентов МГУ мы обсуждаем молодежные проблемы — в России и в Америке. Студент Р., предмет воздыхания девушек — высокий, спортивный, интеллектуальный, все при нем, говорит, что и у него есть проблема. О, Господи, гомосексуал?
— Нет, — отвечает он, — я натурал. У меня никаких сомнений на этот счет нет. Но мне все чаще дают понять, что я «не в струе», что не быть геем в наше время — это признак ограниченности и провинциализма. Меня приглашают в гей-клубы.
— И кто же это делает?
— Друзья. Очень интеллигентные ребята.

Глава VII
ДЕТИ
Рожать или не рожать?
В гости к моей нью-йоркской подруге, юристу, приехали дети — дочь с мужем. В гостиную, где сидим мы, старшие, время от времени доносятся голоса из кухни: там молодые делают какие-то подсчеты, заносят цифры в записную книжечку. «А еще памперсы, витаминные смеси», — слышу я голос дочери. «Опять считают, все пытаются определить, во сколько им обойдется первенец, — объясняет мне мать. — Думают, что все можно учесть до цента. Каждую игрушку, каждую одежку. Смешные». Дочка слышит эту реплику матери и кричит из кухни: «Ма, да мы же главные расходы давно уже посчитали, ты-то это хорошо знаешь». Да, мать, конечно, это знает слишком хорошо. Потому что приехали они одолжить у нее денег на свой дом.
Мать, кстати, живет в большой трех— , а по-нашему пятикомнатной квартире одна. А дети снимают другую, однокомнатную: вместе молодоженам с родителями жить не принято. Но теперь, если появится ребенок, им надо переезжать в более просторное, то есть более дорогое помещение. Раз все равно раскошеливаться, то лучше уж купить свой дом. Денег на первый взнос у них нет. Но они часть взяли в кредит в банке, а за другой частью приехали к матери — тоже взять в долг, но без банковского процента. Ситуация эта очень типична. Прежде чем решиться на ребенка, все равно какого по счету, родители тщательно высчитывают все расходы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88