Однако неприятное чувство от легкости, с которой солидный человек воспользовался словом — нет, не просто словом, а понятием — друг, дружба, долго меня не оставляло. Потом-то я к этому привыкла. Едва ли не каждый новый знакомый после второй-третьей встречи называл меня своим другом, и я поняла, что, очевидно, современное употребление слова не совсем соответствует его традиционному значению.
Дело, однако, оказалось сложнее. Чтобы не заниматься самодеятельностью, я предоставлю слово авторитетным американским культурологам Максу Лернеру («Развитие цивилизации в Америке») и Йелу Ричмонду («От „нет“ до „да“, или как правильно понимать русских»). Прошу читателя простить меня за количество цитат и их длинноты. Но без этого непосвященному может показаться маловероятным такое утверждение: дружба в представлении американцев нечто весьма своеобразное.
Начну, однако, не с Америки, а с России. Йел Ричмонд пишет: «Для русских дружба — это широкое понятие, оно предполагает особые отношения... Друг — это человек, которому ты доверяешь, с которым готов пойти на откровенность, который подчас воспринимается как член семьи». А вот как ностальгически описывает дружбу по-русски знаменитый танцовщик Михаил Барышников (цитирую по тому же Йелу Ричмонду): «В России вы делитесь своими проблемами с друзьями. Это узкий круг людей, которым вы доверяете. И от которых получаете то же отношение. Беседа с друзьями становится вашей второй натурой. Потребностью. Скажем, ваш друг может прийти к вам в дом рано утром, без звонка, и вы встаете и ставите на огонь чайник...»И, наконец, уже от самого Ричмонда: «Дружба с русским не может быть легковесной».
Позвольте, но разве у американцев это не так? Нет, не так. А как? «Понятие „друг“ для большинства американцев — это всего лишь тот, кто не враг... — продолжает Ричмонд. — Один американец описывал мне русскую дружбу как нечто всеохватное. Она предполагает полную отдачу. Русский ждет от своего друга времени и внимания в таком объеме, который американец счел бы чрезмерностью, близкой к эксплуатации...» Макс Лернер не просто подтверждает это суждение, он дает его анализ: «В традициях американской жизни избегать ненужных сложностей и не ставить себя в уязвимое положение. Отсутствие сильных дружеских привязанностей — печальная черта американского характера». Далее он еще подробнее описывает этот самый «среднеамериканский характер» и находит в нем социально-психологическую подоплеку для неглубокого отношения к понятию «дружба»: «Нет ничего позорнее, чем дать себя „надуть“, а среди главных добродетелей числится твердость и отсутствие иллюзий. Человек не должен попасть в западню приятельских отношений, поэтому ему приходится отказываться от всего, что привязывает его к другому человеку».
И, наконец, прямым текстом делается вывод, подтверждающий мои впечатления, отметающий все сомнения в американской специфике понимания одного из важнейших видов человеческих отношений: «Дружба в Америке совсем не такое глубокое чувство, как в других странах. Особенно это относится к мужской дружбе, ибо считается, что в преданной и нескрываемой дружбе есть что-то дамское». Это писалось в начале восьмидесятых. Сегодня к этому надо добавить, что любая пара мужчин, гуляющих по парку, или вечером сидящих за столиком кафе вдвоем, или тем более живущих в одном доме вместе, воспринимается, как пара, имеющая сексуальную связь.
Но вернемся к содержанию этого понятия. Однажды я попросила студентов из моей группы ответить на вопрос: «Зачем нужен друг?» Ответы оказались на удивление похожими: «чтобы вместе отдыхать»; «чтобы посещать дискотеку, ездить за город, ходить в походы»; «чтобы вместе ходить в компьютерный зал, в библиотеку»; «чтобы было кого позвать на вечеринку».
— А к кому вы идете, когда у вас появляются личные проблемы?
— К шринку, — хором ответили студенты.
Shrink — это психотерапевт, то есть профессиональный «слушатель» клиента, решающий вместе с ним его проблемы. А как же поплакать в жилетку другу, быстрее набрав хорошо знакомый номер, раскрыть душу, услышать утешение, сочувствие? Всего этого дружба по-американски совершенно не предполагает. «Американец чрезвычайно неохотно вовлекается в личные проблемы других людей. Друг, конечно, познается в беде (у Ричмонда: „A friend in need is a friend indeed“), однако американец скорее предпочтет направить друга с его бедой к профессиональному психологу, чем изъявит готовность самому вникнуть в его личные проблемы».
Впрочем, это касается именно личных проблем. Если же речь идет о проблемах деловых, тут все с точностью до наоборот. Тебе помогут — и советом, и позвонят нужному человеку, и не поленятся послать кому-то письмо — по почте, простой или электронной. И не пожалеют времени, чтобы встретиться с кем-то, от кого зависит решение вопроса. Я лично сталкивалась с этой готовностью оказать реальную помощь несчетное количество раз. Об этом свидетельствует и тот список, размером в страницу, который я привела в своем предисловии. Другое дело, что и среди этих очень добрых моих друзей не так уж много было тех, которым я готова была бы раскрыть душу и получить взамен то же самое.
Одиночество
Со стороны кажется, что американцы врожденные коллективисты. Они общительны, открыты и контактны. Они состоят в сотнях клубов, ассоциаций, сестринств и братств. Охотно объединяются во всевозможные общества, радикальные, консервативные, либеральные, реакционные. Каждая из трех главных религиозных общин — протестантская, католическая, еврейская — имеет собственные клубы, занимается благотворительностью, ведет общественную работу, устраивает развлекательные мероприятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88