Ясно было, что они недавно начищены зубным порошком. Он стоял передо мной плотный, коренастый. Мускулистые, борцовские руки скрещены на груди. Загорелое, готовое к бою плотное лицо, маленькие, живые светлые глазки. Металлический колпачок ручки, прищепленный изнутри на груди тельняшки, вспыхивал и отражал солнечный свет.
- Присаживайтесь, - сказал я, - сейчас закажем кофе, коньяк.
- Какая же это свобода, - сказал он, стремительно присаживаясь за столик, стремительно наклоняясь ко мне и стреляя в меня светлыми пульками глаз, - вы лишаете великого человека права на эксперимент, которого ждали тысячелетия! Какая же это свобода, батенька?
- Да, лишаю, - сказал я, - человек может экспериментировать над собой. В конце концов люди его образа мыслей могли собраться, купить в России или в Европе большой кусок земли, заселить его и проводить в своей среде социальные опыты.
- Социализм в лаборатории - это, батенька, чепухенция! - воскликнул он, взмахнув рукой над столом. - В том-то и драма великого Ленина, что он заранее знал о невероятной тяжести исторического сдвига и все-таки пошел на это. И когда надо будет, еще раз пойдет!
- Только, знаете, - сказал я ему, - если можно, без этих словечек: батенька, ни-ни, гм-гм. Особенно ненавижу гм-гм.
- Гм-гм, - незамедлительно произнес он, как бы для того, чтобы тут же, не сходя с места, утвердить свои права.
Я вспомнил, что точно так же в детстве мой сумасшедший дядюшка, бывало, если кто, выходя их комнаты, плотно прикроет дверь, тут же вскакивал и пробовал открыть в знак того, что никто не смеет его запирать, хотя его никто никогда не запирал.
- Запретить, конечно, я не могу, - сказал я мирно, - но постарайтесь, если можете.
- Я сказал "гм-гм" не нарочно, - пояснил он, - этим выразил сомнение в вашей демократичности.
- Так и скажите: сомневаюсь в вашей демократичности.
- Зачем мне говорить столько слов, когда я коротко говорю то же самое: гм-гм.
- В этом "гм-гм", - сказал я, стараясь быть доходчивым, - слышится какое-то подлое высокомерие. Как будто вы настолько выше собеседника, что он не стоит слов.
- Гм-гм, - сказал он опять, но, спохватившись, добавил: - Это я не по отношению к нашей беседе, а по отношению к тому, что вы считаете высокомерием.
Я понял, что эта мелкая перепалка может длиться бесконечно.
- Ну, как хотите, - сказал я и, стараясь поймать его в самый миг отклонения в безумие, спросил: - Что значит: "Ленин еще раз пойдет"? Появится новый Ленин?
Взгляд его отяжелел. Но мне показалось, что он взял себя в руки.
- Не новый, но обновленный новыми историческими условиями, - сказал он уклончиво и одновременно твердо.
Я подозвал официантку, которая, стоя в сторонке, почему-то обидчиво поглядывала на нас. Она подошла.
- Вы пьете? - спросил я у него.
- Слегка балуюсь, - живо отозвался он.
Официантка нахмурилась.
- Два кофе и триста грамм коньяка, - сказал я и, обращаясь к нему, добавил: - Может, что-нибудь еще?
- Мороженое, - попросил он коротко, - умственная работа требует сладости.
Я вспомнил, что мой сумасшедший дядюшка тоже любил сладости. Тогда, в детстве, я изредка мог позволить себе угостить его лимонадом.
- Может, три порции? - спросил я.
- Три! Три! - вспыхнул он. - Вы угадали мою норму! Люблю иметь дело с проницатель-ными людьми, хотя от принципов не отступаюсь.
Официантка еще больше нахмурилась и, записав заказ, обратилась ко мне:
- Вы тут новый человек, умоляю: если дядя Степа начнет говорить, что он Ленин, остановите его или позовите меня. Я его попрошу отсюда. Я знаю, что сейчас свобода, но стыдно перед людьми... И Ленина жалко...
- Лениньяна продолжается, - загадочно заметил мой собеседник.
- Вы опять за свое? - с горьким сожалением сказала официантка.
- Дорогая, не забывайте, что я бывший доцент московского вуза, - не без надменности произнес мой собеседник.
- Вот именно - бывший, - мстительно подчеркнула официантка.
- "И за борт ее бросает в набежавшую волну", - неожиданно пропел мой собеседник хорошим баритоном. Он пел, глядя на официантку, и пение его как бы означало шутливую угрозу по отношению к ней и одновременно обещание, оставаясь в рамках Степана Разина, выполнить ее просьбу.
- Оставьте, ради Бога, - сказала официантка и отошла.
Мне не хотелось с ним спорить. Но мне хотелось у него что-то спросить, раз уж он так много знает о жизни Ленина. Дело в том, что, будучи за границей, я прочел одну книжку, где доказыва-лось, что знаменитое покушение на Ленина Фанни Каплан было организовано Сталиным и Дзержинским. Никакого убедительного доказательства автор не приводит, и всё это как-то не похоже на правду. Но там были вещи, которые показались мне бесспорными.
Ссылаясь на газету "Известия", где была помещена информация о покушении на Ленина, автор пишет, что выстрелы раздались с разных сторон. Не мог же он это выдумать, зная, что эту информацию легко проверить? Но может быть, эту информацию "Известия" дали сгоряча, по слухам? Было ли позже в "Известиях" опровержение этой информации, уточнения?
Автор пишет, что Фанни Каплан, выстрелив в Ленина несколько раз на глазах у толпы рабочих, пробралась сквозь эту толпу, дошла до достаточно далекой от завода трамвайной остановки и только там, и то случайно, была схвачена. Если это действительно так, что можно подумать об истинном отношении рабочих к Ленину?
И потом слишком быстрая казнь Фанни Каплан. Странно. И это, пожалуй, работает на версию автора. Как бы ни были в те горячие времена быстры на расправу, но казнить через день или два эсерку, стрелявшую в главу государства, это не укладывается ни в какую здравую версию. Может быть, была угроза захвата Москвы белыми?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116