Это моя «Волга».
— Молодец, — говорю, — слов на ветер не бросаешь.
— А еще родственник, — жалуется Ванечка, обращаясь к товарищу. -Когда он купил велосипед, я узнал об этом. А когда я купил «Волгу», он ничего не знает. Где же справедливость?
— Про велосипед, — говорю, — лучше не вспоминай.
— Не, — говорит, — я тебе за него заплачу, хоть это был и барахлинский велосипед да еще и без насоса. Но сейчас я затеял дом строить, весь в долгах. Вот построю дом, сразу со всеми расплачусь.
— Фрукты, — говорю, — небось возишь?
— Не говори, одно разорение. Автоинспекция сбесилась. Или совсем не берут или берут так много, что невыгодно возить.
Когда мы отъехали, товарищ мой сказал:
— Этот твой Ванечка махинации устраивает с бензином. Попадется.
— Пусть попадется, — говорю, хотя был уверен, что он не попадется.
Через некоторое время встречаю одного нашего общего знакомого.
— Слыхал, Ванечку Мамба в тяжелом состоянии в больницу свезли?
— Что случилось, — говорю, — бензоколонка взорвалась?
— Нет, — говорит, — в яму с известковым раствором упал. Он же дом строит.
— Ничего, — говорю, — Ванечка выкрутится как-нибудь.
— Нет, — говорит, — не жилец.
Пролежал Ванечка в больнице с месяц. Хотел я было навестить его, да как-то неудобно стало. Думаю, решит, что пришел за деньгами. А потом слышу, — встал, выкрутился. Я был в этом уверен. Слишком у него много дел на этом свете осталось, да еще таких, что другому не поручишь. Не справится.
Прошел год. Однажды передают мне приглашение из деревни: у Ванечки двойной праздник, новоселье и сын родился.
Насмотрелся я на эти празднества. Приглашают человек двести, триста, за стол начинают сажать часов в двенадцать ночи. Пока все приготовят, пока дождутся прихода начальства. А главное, приношения. Стоит посреди двора деревенский глашатай, рядом с ним сидит девочка за столиком. Она слюнявит карандаш и записывает в ученическую тетрадь, кто что принес. Подарки деньгами, но больше натурой.
— Ваза прекрасная, как луна, — кричит глашатай, высоко поднимая ее над головой и показывая всем гостям. — Чистая и прозрачная, как совесть дорогого гостя, — импровизирует он.
— Одеяло русское, — кричит глашатай, вдохновенно разворачивая стеганое одеяло. — Под таким можно уложить целый полк, — бесстыдно добавляет он, хотя размеры одеяла самые обыкновенные.
Особенно в этом отношении отличаются бзыбцы. Они слова не могут сказать без преувеличения. Пока глашатай краснобайствует, гость с комической скромностью стоит перед ним, низко опустив голову. На самом деле он искоса следит за девочкой, чтобы она правильно записала его фамилию и имя. Потом он присоединяется к зрителям, а глашатай уже превозносит следующий подарок.
— Скатерть царская, — кричит краснобай и жестом деревенского демона вскидывает в руках скатерть. Одним словом, это своеобразный спектакль. Конечно, если ты пришел без подарка, тебя никто не прогонит, но общественное мнение создается.
В общем, я не поехал, но все же послал ему поздравительное письмо, уже без всяких намеков.
Как-то стою на привокзальной площади одного из наших районных городков и думаю, как бы мне добраться домой: то ли ехать на электричке, то ли ловить попутную…
Слышу, кто-то окликает меня. Смотрю — Ванечка выглядывает из «Волги».
— Ты как сюда попал?
— В командировке был. А ты что?
— Да вот в Сочи прошвырнулся. Садись подвезу.
Сел я рядом с ним, и мы поехали. В машине стоял устойчивый субтропический аромат контрабанды. После больницы я Ванечку ни разу не видел. Он почти не изменился, только лицо слегка обесцветилось, как будто его промокашкой обсушили. Но все такой же веселый, зубы блестят.
— Получил, — говорит, — твое письмо. Кутеж был отличный, напрасно не приехал.
— Как это ты в яму с известью попал?
— Да-а, неохота вспоминать. Чуть концы не отдал. Можно сказать, уже там был. Зато у меня сын родился через эту яму.
— Как так?
— Я думаю так, что у меня для пацана извести в организме не хватало.
— Ну, извести у тебя хватало.
— Кроме шуток, — смеется Ванечка, — может, я научное открытие сделал. Напиши в какой-нибудь журнальчик, — деньги пополам. Хотя тебя не напечатают.
— Это почему? — насторожился я.
— Почерк у тебя никудышный, — говорит, — не станут разбирать.
— Брось, — говорю, — травить. Лучше расскажи, как дела.
— Да как сказать, — тянет Ванечка, а сам включил одной рукой радио, нащупал джаз, выровнял, отпустил.
— Порядка нет, — неожиданно добавил он, — вот что плохо.
— Что это ты стал заботиться о порядке?
— Вот возил в Сочи мандарины. На двести километров четыре инспектора, разве это порядок? Нет, ты не перебивай, — добавил он, хотя я и не думал его перебивать. — Трое берут, четвертый отказывается. Разве это порядок? Договоритесь между собой в конце концов! Или совсем не берите или берите все. Не могу же я сказать, что с троими уже поладил. Это же нечестно?
— Конечно, нечестно, — говорю, а сам думаю: интересная вещь это, честность. Не удивительно, что каждый кроит ее по-своему. Удивительно, что никто без нее обойтись не может.
— Хорошо, — говорю, — Ванечка. У тебя есть машина, есть дом, есть сын. Брось ты это все, что тебе еще надо?
— Улики, — говорит, — еще хочу завести.
— Какие такие улики?
— Пчелы. Мой сад обжирают чужие пчелы. Лучше своих заведу. Попробую.
— Ну, — говорю, — пробуй. Чего ты только еще не пробовал.
— Хорошего пчеловода не знаешь?
— Нет, не знаю.
Помолчали немного. Но Ванечка бесплатно молчать не любит.
— Послушай, что это за кампания пошла насчет домов?
— А что, тебя беспокоят?
— Сам знаешь, всякие завистники.
1 2 3 4 5 6