И в земной своей юдоли
До седых дожив годов,
Исполнял он Божью волю,
Не жалеючи трудов.


«Как хорошо, что мы успели…»
Как хорошо, что мы успели.
А ведь могли бы опоздать,
Как хорошо, что всё не съели,
И даже было что поддать.

И что положено вручили,
И был к столу допущен всяк.
Как хорошо, что проскочили,
Могли б и мордой об косяк.


«Провёл я молодые годы…»
Провёл я молодые годы
На лоне девственной природы,
Природы девственной на лоне,
Режима строгого на зоне.

На зоне строгого режима,
На фоне полного зажима
Считал закаты и восходы
В местах лишения свободы.

И все моральные уроды,
И все духовные кастраты
Со мной считали те восходы,
Со мной считали те закаты.

И покидая мир греховный,
Перемещался в мир астральный
То вдруг один кастрат духовный,
То вдруг другой урод моральный.


Скороговорка
Три Петра и два Ивана,
Два Ивана, три Петра
Просыпались утром рано
И херачили с утра.

И завидовал им пьяным,
Двум Иванам, трём Петрам,
Трём Петрам и двум Иванам
Чёрной завистью Абрам.


Тик-так
На столе часы стоят,
Но на первый только взгляд.
На порой они идут,
Отмеряя ход минут.

Отмеряя ход минут,
По столу часы идут,
Вот до краешка дойдут
И оттуда упадут.

На пол часики упали
И лежат. На третий взгляд.
А на первый, как вначале
Было сказано, стоят.

Это что ж это такое?
И на что ж это похоже?
Ведь лежать не можно стоя
И стоять не можно лёжа.

Можно ж нервный тик
Заработать так. Тик-Так.


«Ничего мне так не надо…»
Ничего мне так не надо,
Ничего мне так не нужно,
Как гулять с тобой по саду
Органично, ненатужно.

Как забывши, час который
И какое время года,
Наслаждаться дивной флорой,
Достиженьем садовода.

Как, обняв тебя рукою,
Чувств отдаться Ниагаре,
Как упасть с тобой в левкои
В ботаническом угаре.

И волос твоих коснуться,
И, как контур, возбудиться,
И забыться, и уснуться,
И вовек не разбудиться.


«Она лежала на кровати…»
Она лежала на кровати,
Губу от страсти закусив,
А я стоял над ней в халате,
Ошеломительно красив.

Она мою пыталась шею
Руками жадными обнять,
Ей так хотелось быть моею.
И здесь я мог её понять.


«Я раньше был подвижный хлопчик…»
Я раньше был подвижный хлопчик,
Хватал девчонок за трусы,
Но простудил однажды копчик
В интимной близости часы.

Недвижность мною овладела
Заместо прежнего огня,
Ах, девы, девы, где вы, где вы,
Почто покинули меня?

Весь горизонт в свинцовых тучах,
Где стол был яств, стоит горшок,
Умчался фрикций рой летучих,
Весёлый петинг-петушок,

Откукарекавшись навеки,
Вот-вот начнёт околевать,
Подайте, граждане, калеке,
Подайте женщину в кровать.


«Я обычно как напьюсь…»
Я обычно как напьюсь,
Головой о стенку бьюсь.
То ли вредно мне спиртное,
То ли просто возрастное.


«С другом мы пошли к путанам…»
С другом мы пошли к путанам,
Там сказали: – от винта! – нам.
– За бумажные рубли
Вы бы жён своих могли.


«Меня спросили на иврите…»
Меня спросили на иврите:
– Вы на иврите говорите?
А я в ответ на чистом идиш:
– Ты чё, в натуре, сам не видишь?!


«И неимущим, и богатым…»
– И неимущим, и богатым
Мы в равной степени нужны, –
Сказал патологоанатом
И вытер скальпель о штаны.


«Твои глаза синее озера…»
Твои глаза синее озера,
А может быть, ещё синей,
Люблю тебя сильней бульдозера,
А может быть, ещё сильней.


К NN
И за что такую тлю
Я, козёл, тебя люблю?


«Не нам бродить по тем лугам…»
Не нам бродить по тем лугам,
Не нам ступать на те отроги,
Где зреет дикий чуингам,
Пасутся вольные хот-доги.

Не с нашей трудною судьбой,
Во власть отдавшись томной неге,
Небрежно закурить плейбой,
Лениво отхлебнув карнеги.

Не наши стройные тела
Гавайским обдувать пассатам,
Не нас природа родила
Под небом звёздно-полосатым.

А в том краю, где нас на свет
Произвела она когда-то,
Почти и разницы-то нет
В словах «зарплата» и «заплата».


Прогулка на два оборота

Я не был никогда в Австралии,
Где молоко дают бесплатно,
Где, может быть, одни аграрии
Да яблоки в родимых пятнах.

Ю.Арабов «Прогулка наоборот»

Я не был никогда в Монголии,
Где от кумыса нету спасу,
Где круглый год цветут магнолии,
Согласно сообщеньям ТАССа.

Там что ни житель – то монгол,
А что ни лошадь – то Пржевальского,
Там все играют в халхинбол,
Но из ключа не пьют кастальского.

Я не был никогда в Венеции –
Шамбале кинематографии,
Где драматургов нету секции,
Что в переводе значит – мафии.

Там время сжато, как пропан,
И вечность кажется минутою,
Там чуть не помер Томас Манн,
А может, Генрих – я их путаю.

Я не бывал в стране Муравии,
Где ям не меньше, чем ухабов,
Я также не бывал в Аравии,
Ну что ж, тем хуже для арабов.

Но я бывал в Голопобоево,
Чьи жители клянут Арабова,
Раскаты дикой лиры коего
Лишает их рассудка слабого.

Там низок уровень культуры
И редко слышен детский смех.
Ты лучше их не трогай, Юра,
Убогих, Юра, трогать грех.


«Я шёл к Смоленской по Арбату…»
Я шёл к Смоленской по Арбату,
По стороне его по правой,
И вдруг увидел там Булата,
Он оказался Окуджавой.

Хотя он выглядел нестаро,
Была в глазах его усталость,
Была в руках его гитара,
Что мне излишним показалось.

Акын арбатского асфальта
Шёл в направлении заката…
На мостовой крутили сальто
Два полуголых акробата.

Долговолосые пииты
Слагали платные сонеты,
В одеждах диких кришнаиты
Конец предсказывали света.
1 2 3 4 5