Вашингтон Ирвинг
Альгамбра



Вашингтон Ирвинг
Альгамбра

Предисловие к пересмотренному изданию


Из нижеследующих рассказов и очерков одни были написаны начерно в самой Альгамбре, другие позже, по тамошним наброскам и заметкам. Я тщательно соблюдал местный колорит и достоверность, дабы явить цельную, правдивую и живую картину того микрокосма, того необычайного мирка, в который меня забросил случай и о котором иностранцы имеют крайне туманное представление. Я прилежно стремился обрисовать его полуиспанский, полувосточный облик – в смешении героического, поэтического и несуразного; озарить живым огнем следы былой красоты и очарование осыпающихся стен; поведать о царственных и рыцарских заветах, которыми жили те, чьи шаги по дворцовым плитам давно отзвучали; пересказать причудливые и суеверные легенды, оставленные в наследство нынешнему роду, промышляющему на развалинах.
Три или четыре года пролежали в портфеле мои наброски, пока я в 1832 году не оказался в Лондоне, на обратном пути в Соединенные Штаты. Я попытался подготовить их для печати, но помехою стали предотьездные хлопоты. Незаконченное отсеялось, прочее было сведено наспех, небрежно и вразброс.
Для настоящего издания я пересмотрел и перестроил всю книгу, кое-что дописал, кое-что добавил из ранее опущенного, постаравшись восполнить пробелы и сделать мой труд как можно более достойным того снисхождения, каким его в свое время почтили.
Саннисайд, 1851
В. И.


Путешествие

Весной 1829 года автор этого сочинения, привлеченный в Испанию любопытством, проехался из Севильи в Гранаду в обществе приятеля, сановника русского посольства в Мадриде. Нас, уроженцев разных концов земли, свел случай, а сходство вкусов сделало нас спутниками в странствии по романтическим нагорьям Андалузии. Куда бы ни привел его долг службы – в придворном ли круговращенье или в созерцанье неподдельного величия природы, – если эти страницы попадутся ему на глаза, да напомнят они ему о превратностях нашего совместного пути, в особенности же об одном случае, когда он выказал столько доброты и благородства, что ни годы, ни мили не изгладят этой памяти Автор полагает себя вправе открыть, что его спутником был князь Долгоруков, ныне российский посол при персидском дворе (примеч. В. Ирвинга к пересмотренному изданию).

.
Однако прежде всего надо мне сделать несколько предварительных замечаний об испанском ландшафте и о том, каково путешествовать по Испании. Торопливое воображение рисует Испанию краем южной неги, столь же пышно-прелестным, как роскошная Италия. Таковы лишь некоторые прибрежные провинции; по большей же части это суровая и унылая страна горных кряжей и бескрайних степей, безлесная, безмолвная и безлюдная, первозданной дикостью своей сродни Африке. Пустынное безмолвие тем глуше, что раз нет рощ и перелесков, то нет и певчих птиц. Только стервятник и орел кружат над утесами и парят над равниной да робкие стайки дроф расхаживают в жесткой траве; но мириад пташек, оживляющих ландшафты иных стран, в Испании не видать и не слыхать, разве что кое-где в садах и кущах окрест людских селений.
В глубинных областях путешественник вдруг окажется среди нескончаемых полей, засеянных, сколько видно глазу, пшеницей или поросших травой, а иногда голых и выжженных, но тщетно будет он озираться в поисках землепашца. Покажется наконец на крутом склоне или на каменистом обрыве селеньице с замшелым крепостным валом и развалинами дозорной башни – укрепленья былых времен, времен междоусобиц и мавританских набегов; но и нынче испанские крестьяне не утеряли обыкновения держаться сообща, ибо надобность защищать друг друга остается, пока кругом рыщут разбойничьи шайки.
Хотя Испания по большей части лишена древесного убранства и не пленяет мягкой прелестью возделанных земель, все же в суровом испанском ландшафте есть свое особое благородство: он вполне под стать здешним жителям, и полагаю, что я стал лучше понимать горделивых, закаленных, непритязательных и воздержанных испанцев, их мужественную стойкость в невзгодах и презрение ко всякой неге и роскоши, с тех пор как повидал их страну.
Вдобавок в этой жесткой простоте испанской земли есть нечто настраивающее душу на возвышенный лад. Нескончаемые равнины Кастильи и Ла Манчи, во всю ширь раскинувшиеся перед глазами, красит именно их нагота и нескончаемость: они торжественно-величавы, подобно океану. Блуждая по этим бескрайним степям, взгляд различает там и сям разбредшееся стадо и при нем пастуха, недвижного, как изваяние, с тонким посохом, торчащим ввысь, словно пика; или длинную вереницу мулов, медлительную, как верблюжий караван в пустыне; или одинокого всадника с ружьем и кинжалом, степного бродягу. Так что и в стране, и в обычаях, и в самом облике жителей есть что-то арабское. Все и везде ненадежны, и все при оружии. И землепашец на полях, и пастух в степи не расстаются с мушкетом и ножом. Зажиточный селянин вряд ли поедет на рынок без своего trabuco Мушкетон (исп.) – короткое ружье с раструбом.

, a, пожалуй, прихватит и пешего слугу с ружьем на плече; к самому ближнему путешествию готовятся будто к походу.
Дорожные опасности предрешают и способ путешествия, в миниатюре подобный восточному каравану. Arrieros, или погонщики, собираются в конвой и отправляются затем в назначенный день вооруженной кавалькадой; желающие присоединяются к ним и усиливают отряд. Таким-то первобытным способом и происходит обмен товарами и вестями. Без погонщика мулов здесь шагу не ступишь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16