От носилок шел тяжелый, душный запах крови. Колбат проснулся, поднял вверх морду и начал было выть, но санитар сказал: «Фу!» – и Колбат примолк. Он вытянул шею так, что голова его далеко и плоско улеглась на протянутые вперед лапы, и уставился печальными глазами на подошедшего к носилкам Савельева. Савельев держал в руках свою фуражку и, вернувшись, подошел к Колбату. Он достал галеты, размочил их и накормил его.– Так-то, Колбат! – сказал он. – Вот оно как разведка достается. Нащупали, гады, рвут у нас лучших людей, да и только!Колбат, будто понимая по интонации голоса, что у Савельева тяжело на сердце, перебрал лапами, подполз к нему и вытянул голову около его ноги. Но Савельев куда-то заторопился и отошел.Торопливость в это утро с самого рассвета чувствовалась в ускоренном и поспешном разговоре людей, которые появлялись на поляне группами и поодиночке. Торопливость эта шла оттого, что справа, перебивая друг друга, непрерывно врывались звуки выстрелов, грохот и шум взрывов. Внезапно вновь налетели вражеские самолеты и начали пикировать на наши позиции.Из-за деревьев быстро вышел коренастый старший лейтенант Петров и направился к окопчику, где сидел телефонист. Лейтенант стал диктовать донесение, а телефонист повторял слова Петрова. Внезапно слова телефониста прервал такой грохот, что они оба замолчали. Красноармеец похлопал себя по ушам:– Вот беда-то! Уши точно ватой заткнуло. В это время по склону сбежал другой красноармеец.– Товарищ начальник, – сказал он, – от разведки к нам бежит Тунгус. Беляев пошел принимать.На поляне долго никто не показывался, а потом к Петрову подошел Беляев и подал донесение. Он порывисто дышал, лоб у него был мокрый от пота.– Отжил Тунгус! – сказал он, и голос у него задрожал. – Маленько не добежал, его и ударило. Я ему подсвистываю, думаю, задело только, а он жалобно глядит на меня и ползет ко мне из последних сил… Эх, товарищ начальник!.. – И Беляев отвернулся в сторону.– А донесение у вас откуда?– Я к нему туда вниз сползал, товарищ начальник, донесение взял и самого вытащил на палатке. Вот он, Тунгус! Хорошая была собака. Не мог я его так оставить. Я его потом зарою.– Приноровились! – сказал Петров. – Такую собаку сняли! Только то и утешение, что у них урон все-таки много больше нашего.В лощине, куда Гусельников водил вчера Колбата, раздались взрывы и гул сильней прежнего.– Ну и жарят! – усмехнулся Петров. Но в это время закричал телефонист:– Товарищ начальник! Обрыв! Провод оборвали!Он еще пытался говорить в трубку.– Тихо. Нет, молчат! – с отчаянием сказал он.– Попробуйте соединиться обходным путем, – приказал Петров, – через тыловой провод.Телефонист снова заговорил в трубку, а Петров обернулся к зеленому ящику, около которого на коленях стоял радист, и то брал в руку большую трубку и говорил в нее настойчиво: «Кама, Кама…», то откладывал трубку, пристраивал зеленый квадратный брусок с черной ручкой и начинал постукивать: тук, ту-тук, ту-тук, ту-тук!– Что, – спросил Петров, – не отвечают?– Не могу связаться, товарищ начальник: аккумуляторы ведь сели у нас. Микрофоном не слышат, а ключом – еле-еле! Нам передают… – И он, прислушиваясь и не отнимая трубки от уха, раздельно сказал: – Передает командир второй роты. Ему Сухенко сообщил: противник начинает обход с левого фланга. Спрашивает, какие будут распоряжения.– Связывайтесь, чтобы приняли радиограмму. Я доложу комбату.Петров побежал вверх по склону и скоро сбежал обратно.– Передайте: второй роте держаться. Сухенко два пулемета перевести в вершину оврага к поваленному дереву. Сейчас батарея откроет заградительный огонь.От себя Петров прибавил:– Наши-то на подходе. Не больше чем через час врагу во фланг ударят.Красноармеец у зеленого ящика снова застучал: тук-ту-тук! Но в это время так грохнуло, что даже у Колбата моргнули глаза. Около него внезапно появился Савельев. Он на ходу свертывал донесение.– Кого посылаешь? – спросил Петров.– Колбат доставит! Он проползет… Савельев положил бумажку в портдепешник Колбата, отвязал поводок и побежал большими прыжками к лесной опушке.Колбат бежал рядом с Савельевым по тому же следу, который они проложили вчера с Гусельниковым. Савельев торопился, как и все в это утро, но на опушке леса замедлил шаг, и, когда перед ним открылась та самая пологая лощина, Савельев лег и влево от себя уложил Колбата. На открытом склоне были видны пятна взрытой земли, которых вчера не было.Они лежали рядом, и Колбат усиленно обнюхивал перед собой траву.Савельев погладил Колбата, крепко прижал его спину ладонью к земле и настойчивым шепотом приказал:– Ползать! Пост!Колбат с полным удовольствием шевельнул хвостом и пополз.– Ползать, ползать! – еще раз повторил оставшийся на опушке Савельев.И вот Колбат, прихлопывая лапами, держа голову близко от земли и не давая крестцу выпячиваться, пополз по тому пути, которым прошел вчера. Ему снова попались цепкие и неудобные заросли мышиного горошка, и снова он переполз их на брюхе, но так поднялся в это время над травой, что наблюдавший за ним Савельев забеспокоился и крикнул:– Ползать, ползать!В это время снова засвистели пули над головой Колбата. Он пополз быстрее и скоро перевалился во вчерашнюю воронку, где отдыхал с Гусельниковым. В оборванной его лапой кисти мышиного горошка остался крепкий запах травяного клопа, но Колбат, не задерживаясь, выбрался из ямы и пополз вниз к родпику.Около родника снаряд тяжело ударил совсем близко от Колбата, и на него посыпались комья земли. Перепуганный, он прянул в сторону. В тот же миг Савельев громко и взволнованно крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34