Он сидел за завтраком с приходским священником, и обоих мы застали в домашнем платье (халат, не запахнутый у ворота, и комнатные туфли) за простым деревянным столом на открытой веранде с глиняным полом, позади дома. Комендант Праиа был маленький курчавый человечек (также в какой-то степени мулат), неизменный весельчак и шутник. Жена его дона Ана, дама из Сантарена, являлась законодательницей мод в поселении. Приходский священник отец Луис Гонсалву Гомис был почти чистокровный индеец, уроженец одной из соседних деревень, но получивший образование в Мараньяне — крупном городе на атлантическом побережье. Впоследствии я много с ним встречался, так как это был приятный, общительный человек, любитель почитать и послушать о чужих странах и совершенно свободный от предубеждений, которые можно было бы предполагать в человеке его профессии. Кроме того, он оказался абсолютно честным, искренним и добродетельным. На свое небольшое жалование и скромные доходы он содержал престарелую мать и незамужних сестер. Приятно иметь возможность дать такую характеристику бразильскому священнику, ибо подобный случай представляется довольно редко. Оставив наших приятных новых знакомых доедать завтрак, мы посетили затем правителя индейцев с Япура сеньора Жозе Кризостому Монтейру, сухощавого крепкого мамелуку, самого предприимчивого в поселении человека. На каждой окрестной реке многочисленные дикие племена находятся под властью начальника, который назначается имперским правительством. Миссий в областях Верхней Амазонки теперь нет; жентиу (язычники, или некрещеные индейцы) формально отданы под власть и защиту этих деспотов, которые, подобно упоминавшимся выше капитанам трабальядоров, используют туземцев для личных своих нужд. На сеньора Кризостому работало в это время 200 индейцев с Япура. Сам он был наполовину индеец, но обходился с краснокожими много хуже, чем обыкновенно поступают белые. Мы закончили свой обход, засвидетельствовав уважение почтенному местному купцу синьору Роману ди Оливейре, высокому и дородному красивому старику, который принял нас с простодушной и совершенно своеобразной обходительностью. В молодые годы он был трудолюбив, предприимчив и выстроил ряд основательных домов и товарных складов. Неглупый, способный старик, он ничего не знал об остальном мире за пределами Солимоинса и никого, кроме нескольких тысяч его изолированных от мира жителей; тем не менее он здраво рассуждал и неплохо поддерживал беседу, судя о людях и вещах так же проницательно, как если бы имел долголетний опыт жизни в какой-нибудь европейской столице. Полуцивилизованные индейцы уважали старого Роману, и потому на него работало очень много индейцев в различных частях реки, а его суда всегда наполнялись продуктами быстрее, чем суда его соседей. На прощанье он предоставил в мое распоряжение свой дом и имущество. То была не пустая вежливость, потому что некоторое время спустя, когда я хотел получить счет за товары, взятые мной у него, он отказался принять какую-либо плату.Я сделал Эгу своей главной квартирой на все остальное время, которое провел на Верхней Амазонке (четыре с половиною года). Мои экскурсии в окрестную область простирались иногда на 300-400 миль от города. Об этих экскурсиях я расскажу в последующих главах; в промежутках же между поездками я вел спокойную, однообразную жизнь в поселении, отдаваясь своим занятиям так же мирно и регулярно, как натуралист в какой-нибудь европейской деревне. На протяжении многих недель подряд в моем дневнике не появлялось почти никаких других записей, кроме заметок о добыче за день. У меня был сухой и просторный дом, главное помещение в котором было превращено в мастерскую и рабочий кабинет; здесь поставили большой стол, а на полках в простых деревянных ящиках разместилась моя небольшая справочная библиотека. Сушилки для образцов были подвешены к стропилам веревками, обильно смазанными горьким растительным маслом, чтобы по ним не спускались муравьи. Для сравнения старых экземпляров с новыми приобретениями я все время держал под рукой значительную часть личной моей коллекции, содержавшую по паре от каждого вида и разновидности. Мой домик раз в год белил внутри и снаружи его хозяин, местный торговец; пол был земляной; вентиляция не оставляла желать ничего лучшего, потому что наружный воздух, а иногда в равной мере и дождь свободно проникали сквозь просветы на верху стен под стрехой и через щели в дверных проемах. Как ни примитивно было мое жилище, я с удовольствием оглядываюсь назад, на многие счастливые месяцы, в нем проведенные. Вставал я обычно с солнцем, когда заросшие травой улицы были влажны от росы, и спускался к реке купаться; каждое утро пять-шесть часов я проводил, собирая коллекции в лесу, опушка которого находилась всего в пяти минутах ходьбы от моего дома; в знойные послеполуденные часы между тремя и шестью и в дождливые дни я обрабатывал образцы и наклеивал этикетки, составлял заметки, вскрывал животных и рисовал. Часто я предпринимал короткие водные поездки в маленькой монтарии с индейцем-гребцом. Окрестности до последнего дня моего пребывания здесь доставляли мне непрерывный ряд новых и своеобразных форм из различных классов животного царства, но особенно насекомых. Из рассказанного выше ясно, что я состоял в наилучших отношениях с жителями Эги. Избранного общества здесь, разумеется, не было, но какие-нибудь два десятка приличных, скромных семейств, составлявшие в городке высший класс, были очень общительны; манеры их являли странную смесь простодушной безыскусственности и церемонной вежливости:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171