Но особенно он полюбил мальчика, потому что сам привел его под крышу дома Черепах. Дядя руководил его первыми робкими шагами среди краснокожих и видел в нем собственного сына. Хмурый День радовался, наблюдая, как подрастали дети. Каждый раз он подробно расспрашивал об их успехах в хозяйстве и на охоте. Вернувшись домой, дядя обо всем обстоятельно рассказывал Круглому Облаку.
Малия и Синяя Птица даже не подозревали, какое большое место они занимали в жизни Хмурого Дня и Круглого Облака. Дети не догадывались, что эти старые бездетные люди всю свою любовь отдали племяннику и племяннице и постоянно думали о них. И хотя брат и сестра ничего не знали об этом, они каждый год с нетерпением ожидали прихода дяди Хмурого Дня. А он всегда приходил с подарками и не скупился на похвалы, узнав о новых успехах Синей Птицы.
Как был горд мальчик, когда после голодной зимы смог показать дяде ожерелье из медвежьих когтей! А как просиял Хмурый День, когда Синяя Птица привел его к своим первым западням! Отец, на вторую весну после голодной зимы, доверил ему пять западней, установленных на звериных тропах.
Это были не ахти какие произведения искусства: четыре дубовых кола и горизонтально подвешенный тяжелый ударный брус, к которому был протянут хорошо замаскированный шнурок, наброшенный на спусковой крючок. Как только какой-нибудь зверь-норка, ондатра, енот или опоссум — задевал шнур, брус падал и убивал неосторожное четвероногое. Уже много зим стояли эти западни и редко пустовали. Нужно было каждый день их обходить, заряжать, если они захлопывались, и вытаскивать добычу.
Как раз в тот день, когда дядя восхищался западнями, под ударным брусом лежала большая выдра Дядя радовался не меньше племянника. Даже дедушка, с которым любил разговаривать Хмурый День, нападал реже на Синюю Птицу, чем на Дикого Козленка или, особенно, на Косого Лиса. Тот часто должен был выслушивать длинные поучения. Правда, они действовали на Косого Лиса не больше, чем летние «окунания» за разные проделки.
Хмурый День приносил также и последние новости в отдаленный поселок на Бобровой реке. Но с ними дядя не торопился, обычно он их приберегал до второго, а то и третьего дня своего прихода. Но он всегда знал что-нибудь новое, особенно о столкновениях между французами и англичанами.
Война шла уже несколько лет и сеяла беспокойство по всей стране. Правда, сюда, в глухие леса, в верховья реки Аллеганы, еще никогда не доносились раскаты орудий и не всегда доходили отзвуки далеких событий. Постепенно фронт белых передвигался, строились форты, которые потом взлетали на воздух и вновь строились. Обе враждующие стороны убивали друг друга. Казалось, что военные действия белых заражали и краснокожих, попадавших между двух огней. Особенно это было заметно по ленапам, которые нигде не чувствовали себя дома и каждую весну тянулись к границе, только усиливая тревогу.
Правда, все это мало тревожило отдаленный поселок на Бобровой реке. Рассказы воинов ленапов воспринимались как повествования о событиях из другого мира. Но как раз в тот год, когда Синяя Птица получил свои западни, Хмурый День сообщил новость, которая показалась даже в доме Черепах заслуживающей внимания. Французская крепость Дюкен на Огайо была захвачена англичанами. В этом форту в лазарете шесть лет тому назад лежал Синяя Птица. Туда за ним пришел Хмурый День и увел его на Луговой берег. И там теперь были уже не французы, а англичане в своих красных мундирах.
Давно позабытые картины снова возникли в памяти мальчика. Пенсильванская милиция, форт Дюкен, генерал Брэддок, Мононгахелла. Может быть, эти воспоминания и не воскресли бы, если бы об этом не заговорил Хмурый День.
Разговор произошел на охоте с факелами
Синяя Птица хотел показать дяде свое искусство в стрельбе. Особенно благоприятна для этого была ночная охота с огнем. Дядя с радостью согласился на поездку.
Вечером, когда багряное зарево заходящего солнца стояло еще над лесом и от деревьев падала тень на поверхность реки, они отправились на кану вверх по течению. Каждый раз на воде от удара весла появлялись разбегающиеся круги, которые блестели, как полу линия тонких серебряных браслетов. Лодка почти неслышно неслась по своей мягкой дороге, оставляя позади себя рассеченный надвое золотисто-серебряный след. Из прибрежных тростников раздавался последний, вечерний кряк уток. Отовсюду слышались многоголосые концерты лягушек. Из леса доносилось стрекотание кузнечиков. Мошкара не надоедала, ее относил свежий ветерок.
На западе угас последний отсвет вечерней зари.
— Начнем здесь! — прошептал дядя.
Но Синяя Птица возразил:
— Мы должны выйти на правую сторону реки: там меньше камышей и можно ближе подойти к берегу.
Пока Хмурый День вел кану поперек течения. Синяя Птица зажег факел из бересты и укрепил его на носу лодки в отверстии небольшой дощечки. Позади факела была вертикально установлена другая доска, которая заслоняла свет, чтобы он не слепил охотников. Сырой песок, насыпанный вокруг доски, гасил случайные искры, предохраняя кану от огня. Охотники притаились в темноте, а лучи света пронизывали тьму перед лодкой. Когда факел хорошо разгорелся, дядя развернул кану и направил вдоль самого берега вниз по реке. Она плыла бесшумно, как бесшумны шаги воина на тропах войны. Только иногда Хмурый День погружал весло в воду, и так искусно, что не было слышно даже падения капель.
Синяя Птица притаился с луком и всматривался в берег, постепенно, участок за участком, освещаемый факелом. Позади каноэ берег вновь погружался в темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66