Но через минуту морщины на лбу разгладились, и он сказал холодно и спокойно, словно размышлял вслух:— Ну, что ж! Я спугнул стадо, но кто в этом виноват? Не я! Дети мои должны есть досыта, хотя бы мне пришлось нарушить все законы нашего племени.Конечно, я ничего на это не ответил. Мы поехали домой. Зашло солнце. Смеркалось, когда мы завидели лагерь. Перед вигвамами стояли мужчины и женщины и смотрели на нас. Все молчали, никто не сказал нам ни слова. Молчание, странное, тревожное молчание, встречало нас и провожало. Не знаю, почувствовал ли отец это враждебное отношение толпы. Мы подъехали к нашему вигваму и спрыгнули с седел. Мать ждала нас у входа. Молча взяла она мясо и понесла его в вигвам.Предоставив мне расседлать лошадей, отец последовал за матерью.—Жена, дочка! — весело крикнул он. — Я привез вам жирного мяса. Приготовьте поскорее ужин. Знаю, что вы голодны.Я вошел в вигвам и сел на свою постель из звериных шкур. Мать ничего ему не ответила. Я видел, как дрожали ее руки, когда она разрезала язык бизона на тонкие полосы. Эти полосы и ребра она стала поджаривать на красных угольях костра.Отец отложил в сторону лук и взял ружье, стоявшее у изголовья его постели. Это ружье он купил прошлым летом в торговом форте Компании Гудзонова залива. Внимательно осмотрев его и любовно погладив ствол, он поставил его в ногах постели. Из ружья он стрелял редко, так как мало было пороха и пуль. Охотясь на бизонов, он брал лук и стрелы, а оружием белых пользовался только на войне. Купив у белых несколько ружей, наши черноногие прогнали враждебное нам племя кроу note 3 Note3
Вороны.

к реке Иеллоустон. И кроу вынуждены были покинуть пастбища, раскинувшиеся к северу от реки Миссури.Поджарив мясо, мать дала каждому из нас по большому куску. Себе она не взяла ни кусочка, и отец спросил, не больна ли она.— Тяжело у меня на сердце, — ответила мать. — Знаю я, что ты навлек на нас несчастье.— Ха! — воскликнул отец. — Сними тяжесть с сердца. Чего ты боишься? Неужели ты думаешь, что Ловцы посмеют меня тронуть? Кто из наших воинов может со мной равняться? Разве не совершил я подвигов больше, чем кто бы то ни было из них? Сколько раз я водил их по тропе войны, сколько раз мы одерживали победу над врагами! Да стоит мне захотеть, и меня изберут вождем племени! Полно, успокойся и ешь вместе с нами.Да, отец верил, что стоит ему захотеть, и он будет избран вождем племени. Однако он ошибался, и я это знал. Играя с товарищами и бегая между вигвамами, я часто слышал разговоры о моем отце. Запомнились мне слова старика Низкого Медведя. Не зная, что я нахожусь поблизости, он говорил воинам, собравшимся в его вигваме:— Чтобы стать вождем, нужны храбрость, щедрость, тихий, спокойный нрав и — прежде всего — доброта. Одинокий Бизон храбр, он — великий воин. И щедрость его всем известна: многим вдовам и сиротам он уделяет часть своей добычи. Но сердце у него гордое и нрав вспыльчивый: из-за пустяков он приходит в бешенство. Да, когда он говорит с друзьями или нетерпеливо слушает их, видно, что себя он считает выше всех. Вот почему я говорю: не быть ему вождем!Вернувшись домой, я передал матери слова Низкого Медведя. Выслушав меня, она долго молчала и наконец ответила:— Каковы бы ни были его недостатки, но нас он любит. Помни об этом всегда.Взглянув на сестру, я заметил, что она тоже не ест. То она, то мать с испугом посматривали на шкуру, завешивавшую вход в вигвам, вздрагивали и прислушивались к малейшему шороху. Их тревога передалась и мне: делая вид, будто обгладываю ребро, я не спускал глаз с двери.Вот потому-то мы и не заметили, как чьи-то руки бесшумно приподняли шкуру, служившую задней стенкой вигвама, и крепко сжали шесты. Не видел этого и отец: он сидел лицом к выходу, медленно пережевывая куски мяса, и напевал песню койота. И вдруг вигвам наш зашатался, — Ловцы раскачали шесты и повалили его на землю. Потом бросились они к отцу и схватили его за руки, он не успел пустить в ход нож, которым резал мясо.Заревев от гнева, он попытался вырваться из рук Ловцов. Моя мать поспешила к нему на помощь.— Отпустите его! — кричала она. — Говорю вам, отпустите его!Сестра с плачем убежала в темноту, а я стоял как вкопанный, не зная, что делать. Собралась толпа. Люди, закутанные в одеяла из звериных шкур, стояли вокруг нас и молчали. Что-то жуткое было в их молчании: казалось, все считали справедливым то наказание, какому Ловцы хотели подвергнуть отца.Восемь человек крепко его держали, остальные завладели его оружием и взяли мясо, которое он в тот день привез. Затем выступил вперед начальник Ловцов и плеткой ударил моего отца по спине. Удар был слабый, но громко щелкнула плетка из невыделанной кожи, опустившись на тонкую кожаную куртку отца. Кто-то застонал в толпе. Мать с воплем рванулась вперед, но ее удержали. Удержали и меня, когда я бросился к начальнику Ловцов. Шесть раз опускалась плетка, но отец не дрогнул и не вскрикнул.Тогда сказал начальник Ловцов:— Все вы видели, как наказан был человек, нарушивший законы охоты. Будьте мудры: повинуйтесь приказам старшин. Помните, что наши законы созданы для блага всех нас. Пусть знает каждый ослушник, какое ждет его наказание.Ловцы освободили нас троих и молча удалились, за ними последовала толпа.Отец опустился на ложе из звериных шкур и закрыл лицо руками. Вернулась сестра и, плача, взяла меня за руку. С нами остался кое-кто из наших родственников и друзей. Они помогли матери поставить вигвам и разложить маленький костер. Потом, предложив нам сушеного мяса и пеммикана, они ушли вслед за толпой.Три раза подбрасывала мать сухие ветки в костер, а отец по-прежнему молчал и не отнимал рук от лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35