Да это и непосильно для моей старой головы.
Хенке подозрительно посмотрел на седую голову Шерстнева и злобно сказал:
— Перестаньте дурачиться, капитан Шерстнев! Не может быть, чтобы вы не интересовались этим вопросом. И вы расскажете мне все, что вы знаете о Рынине, хотите вы этого или не хотите!
— Мне сказать вам нечего, лейтенант. А ваш тон заставляет меня вовсе прекратить с вами разговор. — Шерстнев встал. — На ваши вопросы я больше отвечать не буду. Прошу вернуть меня к моей команде.
— Теперь это уже не ваша команда, а наши пленники! И вы будете, будете отвечать мне, капитан! Я заставлю вас разговаривать!
Шерстнев молчал.
Хенке резко нажал кнопку звонка на столе — и в комнату немедленно вбежали конвоиры.
Хенке указал на Шерстнева и приказал:
— В карцер!
Охранники набросились на Шерстнева, вывернули ему руки и, не давая идти, волоком потащили в карцер…
3
Следующим привели на допрос боцмана Кузьмича. Хенке сердито смотрел на его круглую лысую голову, на прокуренные усы-сосульки и не знал, что делать. Переводчик еще не вернулся, а терять лишнее время на допросы этих штатских пленных не хотелось: впереди была запланирована выпивка с капитаном подлодки Рейнером.
— Адольф! — обратился он к конвоиру. — Ты, кажется, понимаешь по-русски?
— Нет, господин оберштурмфюрер! — вытянулся конвоир. — Понимает Ганс.
— А где сейчас Ганс?
— На посту, у камеры.
— Иди смени его. Пусть он немедленно явится сюда!
Через минуту перед Хейке стоял Ганс, польщенный, что он будет выступать в качестве переводчика.
Хенке порылся в документах Кузьмича, отобранных при обыске на корабле, и спросил:
— Фамилия, имя?
— Как твой имя? — перевел Ганс.
— Кузьма Кузьмич Кузьмин.
— Почему три имя? — не понял Ганс.
— Фамильный предок мой, как можно догадаться, был Кузьма, отец — Кузьма и я — Кузьма. Вот и получается три Кузьмы, — иронически пояснил Кузьмич. — Есть еще и наша фамильная родня — кузькина мать, но ее мы приберегли для вас.
Переводчик опять не понял и долго выяснял фамильную «многоэтажность» Кузьмича.
Хенке рассердился:
— Тебе трудно переводить, что ли?
— Нет, господин оберштурмфюрер. Я просто заинтересовался. У него мать — Кузька, которая хочет к нам…
— Интересоваться тебе не положено! — обрезал Хенке. — Его мать мне не нужна! Переводи сразу. Быстро!
— Слушаюсь, господин оберштурмфюрер! После этого работа переводчика пошла аллюром.
— Спроси, что он знает о докторе Рынине! — приказал Хенке. — И пусть рассказывает все-все! Предупреди!
— Ты доктор Рынин знать? — спросил Ганс. — Говори много! Все!…
— Каждый знает доктора, когда у него лечится. А я разве лечился? У меня лишь однажды, еще во времена нэпа, заболел зуб. Доктор глянул — надо лечить. А я говорю — нет! Рви! Доктор вырвал мне зуб, здоровый зуб… Вот и все мои болезни. Если бы доктор у каждого из нас в жизни вырывал только по одному зубу, пришлось бы доктору сидеть без штанов и класть зубы на полку. Или навсегда бросить свои щипцы и наши челюсти и удариться в другую профессию… Это — о докторе. А Рынин — наука, мне там ни в зуб ногой… Мне говорить о нем — это лезть головой в темный колодец… Да и когда мне было ходить к доктору или к Рынину? А за хозяйством кто бы стал смотреть? Доктор? Рынин? А в хозяйстве у нас — и швабры, и метлы, и тряпки… И все чтобы было чисто, чтобы все было надраено и блестело… Нет, ни медицина, ни наука не по моей части!
Ответив так обстоятельно, Кузьмич замолчал и презрительно посмотрел на Хенке.
Ганс моментально отцедил те слова, какие понял, выстроил их в ряд и отрапортовал:
— Он, господин оберштурмфюрер, говорит, что Рынин вырвал у него здоровый зуб. И у каждого вырывал по одному здоровому зубу. И еще Рынин следил за хозяйством, чтобы щетки и тряпки были чистыми.
— А ты точно перевел? — усомнился Хенке.
— Совершенно точно, господин оберштурмфюрер! — испугался Ганс.
— Впрочем, возможно, Рынин для маскировки перед командой и значился на судне врачом, — заметил Хенке. — Но ты не все перевел. Он говорил много. Что еще он сказал?
— Он говорил еще, что доктор Рынин рвал зубы сидя, без штанов, сразу же клал зубы на полку и всегда бил щипцами по челюсти. А его Рынин ударил в зубы ногой.
— Очень странно, — пожал плечами Хенке. — Что бил щипцами и ногой — это понятно. Но… без штанов и… зубы на полку — непонятно, очень непонятно.
Хенке подумал, пронзительно посмотрел на спокойного Кузьмича и задал новый вопрос:
— Что говорили о Рынине в команде?
— Что Рынин в команда говорить? — перевел Ганс.
— Случалось. Разговаривал с нами. О науке. У него ведь черепная коробка наполнена хорошо. Не то, что у некоторых других, — покопаться не в чем… — Кузьмич при этом выразительно поглядел на переводчика и Хенке, ясно давая понять, чьи черепа он имел в виду.
— Он говорит, господин оберштурмфюрер, что у Рынина была полная коробка с черепами… Он их где-то выкопал…
— Странно, странно, — поразился Хенке. — Гмм-м… Что же он — археолог, что ли?… А может, они вскрывали могилы расстрелянных нами?… Но если он врач, то как же он может быть доктором технических наук?… Нет, путает что-то этот старик! Спроси у него, Ганс, где Рынин выкопал эти черепа?
— Где доктор так много это черепа копал? — спросил Ганс. — Полный коробка черепа?
Кузьмич несколько минут смотрел на немца с недоумением, потом вдруг рассердился:
— Хочешь, чтобы я на Рынина наклепал что-то? Собака! Прохвост! Да я за Советскую власть и за своих людей уже три раза кровь проливал! И под русским флагом я седым стал, когда ты еще на горшке сидел!… — Кузьмич немного успокоился, расправил усы-сосульки и добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92