Пока Белами писал в своей тетради, Кроу сидел с обезьянкой. Бимбо дрожал уже не так сильно, но его глазки оставались странными: то надолго закрывались, то внезапно распахивались. Кроу прижал его к плечу, и Бимбо уцепился ему в волосы. Слышно было, как бьется его крошечное сердце.
– Запиши, – вдруг припомнил Кроу, – как прекрасно было на вечеринке, пока не кончилась выпивка, а Мейбл свалилась с лестницы, возомнив, что она фея.
– Заткнись, – оборвал его Белами.
– Как некультурно, а, Бимбо?
"Первая ночь. Все проработали целую ночь, почти сорок восемь человеко-часов, неплохо. Крыло снято и готово к установке, но бог знает, как мы это сделаем. Надежда только на Стрингера. Росы не было, поэтому пределом остаются пять суток, если мы сможем держаться на пинте в день, но как это получится теперь, когда мы работаем?
Вчера вечером пролетело несколько стервятников, остается надеяться, что они ничего там не увидели".
Он упомянул об Уотсоне, но забыл написать о козлах и своей ушибленной руке. Заметил, что почерк стал неряшлив – на это он всегда обращал внимание. Это его обеспокоило.
Когда Таунс и Моран вошли в салон, чтобы отмерить очередную выдачу из водяного бака, Кепель открыл глаза.
– Как там новый аэроплан? – поинтересовался он. – Ему ответили, что все идет великолепно. – Я хотел бы помогать вам. Я мог бы вертеть ручку генератора. У меня сильные руки.
Таунс наполнил его бутылку. В салоне было еще холодно, но светлый пушок на лице юноши блестел от пота, а глаза были тусклыми.
– Старайся быстрее поправиться, малыш. Так ты лучше всего нам поможешь.
Если новый самолет когда-нибудь будет построен, раненого нужно будет перенести так, чтобы не убить. В аптечке была отложена последняя доза морфия – на этот случай.
Кепель попросил бумаги. Ему протянули пачку незаполненных бланков полетных рапортов. Лумис дал свою ручку. Один за другим они отходили от него, нетерпеливо держась за горлышки бутылок, хотя и делали вид, что не торопятся. Каждый понимал, что другого жажда мучит не меньше, чем его, и от этого испытывал смущение, словно ему предстояло нечто слишком интимное, чего не должен видеть никто.
Лумис направился в кабину управления, где был установлен рычаг генератора. Он плотно притворил за собой дверь, воспользовавшись этим как предлогом, чтобы избавить Кепеля от лишнего шума. Белами сделал свое дело добросовестно – прежде чем подвести провода к батареям, пустил их через амперметр на приборном щитке: щелчок рычажка давал постоянные четыре ампера. Для тени укрепил над окнами металлические листы и даже соорудил из четырех пластин, соединенных со шкивом, небольшой вентилятор для оператора. Рычаг поворачивался легко – труднее было поверить, что, вертя его, можно будет в один прекрасный день попасть в Париж и не опоздать.
Час его дежурства еще не минул, когда снаружи закричал Моран, стуча по корпусу:
– Останови генератор! Стой!
Раздались и другие голоса.
Пробежав через весь самолет, он выпрыгнул в дверь. Все выбрались из-под навеса, стояли в полной тишине. Задрав головы, прикрывая руками глаза, они вглядывались, вслушивались в шедший с неба высокий, едва пробивающийся звук самолета.
Глава 10
Белами первым добежал до лотка, где лежала промасленная тряпка, и, ломая спички, наконец, поджег ее. Черный Дым полз вверх сквозь накаленный воздух. От пристального вглядывания в небо из глаз брызнули слезы, его ослепило.
С ракетницей бежал сержант Уотсон. Его остановил Таунс:
– Стой, не стреляй!
Кроу и Лумис поднимали отражатель гелиографа, ища положение, при котором лучи захватят всю его поверхность. Тилни изо всех сил семафорил прикрепленной к палке полосой парашютного шелка. Без дела стояли только трое. Стрингер, Таунс и Моран. Приложив к глазам козырьком ладони, они всматривались в белое марево раскаленного небосвода. По их щекам текли слезы.
Дым взбирался вверх толстым черным столбом, его остроугольная тень указывала на то, что было позднее утро. Звук самолета едва доходил. Таунс и Моран касались друг друга плечами.
– Четырехмоторный.
– Высокий потолок, идет с севера на юг.
– Каир – Дурбан.
Звук доносился с востока.
Тилни взывал к небу несвязными словами мольбы, махая своим семафором до тех пор, пока не распушились края ткани. Из салона слышался голос Кепеля. Он спрашивал, что случилось, но ответить ему было некому.
– Не вышло, Франк.
– Не вышло.
Сели на горячий песок, прикрывая лица руками, осушая глаза, все еще ослепленные.
– Хватит, – подал голос Таунс. – Достаточно.
Они побрели в тень.
– Он нас не заметил, – бормотал Тилни, – не заметил.
Рокот не совсем стих, и Таунс прислушивался еще минуту, пока не возвратилось великое молчание пустыни. И опять они остались одни.
– Они нас не заметили бы, – медленно резюмировал он, – даже если бы мы подожгли самолет. – Он потрогал бороду. – Они шли на высоте тридцать тысяч футов. Держат свой курс, идут по графику, на борту полный порядок, разве что скучновато. Сейчас вызовут стюардессу и попросят кофе, чтобы развеять скуку. Уже сегодня вечером будут принимать душ в новом отеле "Хилтон" в Дурбане, а потом выйдут прогуляться. – Он снова глянул в небо, открыв покрасневшие веки. – Удачи вам, ребята... и удовольствий.
Белами загасил тлеющую тряпку. Уотсон разрядил и упрятал ракетницу.
– Они нас не заметили, – тихо, стонал Тилни.
– Как, черт побери, это возможно с тридцати тысяч футов? – Таунс увидел искаженное болью лицо парня и смягчился. – С такой высоты они не заметили бы нас, даже если бы специально искали. Забудь об этом.
Как ни странно, всплеск несбывшейся надежды не сменился подавленностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61