Происходило это так. В 1794 году Ага Мухаммед-хан, из рода Каджаров, побив других ханов-соперников, занял шахский престол, после чего захватил Хорасан, совершил «удачный» набег на Грузию и продолжал бы процветать, если бы не был убит в 1797 году. На престол вступил более удачливый Фатх-Али-шах, который, процарствовав до 1834 года, сумел умереть своей смертью. Вначале его делами продолжал заправлять главный везир, могучий временщик, человек коварный, жестокий и ловкий, пока в 1808 году не был обвинён другими временщиками в растрате казны. Ему выкололи глаза, отрезали язык, и вскоре он умер. Царствование продолжалось, временщики между собой дрались, духовные отцы разрешали все вопросы по «воле аллаха», народ, верноподданные «райаты» трудились, платили бесконечные налоги, подати и сборы и безмолвствовали. Прорехи феодальной раздробленности были кой-как залатаны, культура переживала такой упадок, что не требовала расходов на своё развитие, и казна, несмотря на непрекращающиеся казнокрадство и расточительность, богатела за счёт ограбления всех слоёв населения и потока взяток, к которым позже присоединился подкуп шаха со стороны соперничавших иностранных держав. Эта обстановка неограниченной восточной деспотии и произвола броскими мазками и обрисована в романе, через изображение жизненной судьбы сына брадобрея из Исфагана, проныры Хаджи-Бабы. В момент своего появления – на английском языке, а затем во французском переводе – книга ещё не могла найти в Персии своего читателя; такового попросту ещё не было тогда. Однако жизнь требовала своего соприкосновения с Европой, что приводило к усилению зависимости, но вместе с тем вызывало в господствующей верхушке, среди наиболее дальновидных людей, стремление к «европеизации». Великий везир Каем-Макам, человек просвещённый и умный, начал проведение некоторых верхушечных реформ. Это длилось до 1835 года, когда он был удушен по приказу нового шаха Мухаммеда (1834–1898), внука Фатх-Али-шаха. И всё же при новом везире, в 1852 году, было создано первое подобие светского высшего учебного заведения – Дар-ол-фонун (Дом наук), в котором стали готовить молодых аристократов к несению государственной службы. Для обучения требовалась литература, и в Персии начинается «эра переводов» научной и художественной литературы. Беллетристика переводится почти исключительно с французского языка: «Три мушкетёра», «Королева Марго», «Людовик XIV и XV» и «Граф Монте-Кристо» Дюма, «Робинзон Крузо» Дефо и особо отметим – «Жиль Блаз» Лссажа. Такие произведения в известной мере отвечали вкусам читателей, благодаря давнишнему существованию (с XI века) – традиционного, классического персидского плутовского романа.
Плоды просвещения не замедлили сказаться, В условиях жесточайшего произвола и реакции, в 80-е годы, сложился уже тонкий слой интеллигенции, частично европеизированной, обуреваемой идеями социально-политического прогресса. Созрел наконец и персидский читатель для «Похождений Хаджи-Бабы», появилась потребность в переводе и осмыслении его. Потребность породила такого переводчика. Им стал просвещённый, свободомыслящий исфаганец, страстный ненавистник произвола и религиозного мракобесия – мирза Хабиб.
Он в конце 80-х годов, в стамбульской эмиграции, и перевёл роман Мориера, сделав его подлинно персидским – по языку и по всему стилю изложения, придав сатирическую остроту многим благодушно-юмористическим сценам. Роман в списках был известен людям, идейно близким мирзе Хабибу Исфагани. Можно предполагать, что знакомство с персидским романом «Хаджи-Баба» оказало воздействие на Зейн-ал-Абидина из Мераги, когда он – также в эмиграции – писал свою знаменитую книгу; «Путешествие Ибрахим-бека» (первая часть вышла в 1888 г. вне Ирана, где продажа и чтение, а тем более переиздание – последнее до сих пор – были запрещены). А ведь эта книга, в которой автор в остроумных картинах обличал дикость сохранившихся обычаев и социальные пороки действительности каджарской Персии, имела огромное, революционизирующее влияние на умы не только в Персии, но и в соседних Бухарском и Хивинском ханствах и Закавказье. Вместе с вышедшим из печати в 1905 году персидским переводом романа Мориера она питала, в частности, политическую сатиру в период революции 1905–1911 годов. Обстановка в Персии при последних Каджарах, в начале XX века, настолько походила на обстановку начала XIX века, при первых Каджарах, что роман о Хаджи-Бабе оставался злободневным и приобрёл наконец широкие круги читателей на родине не Мориера, а исфаганского плута.
Но если воспринять «Похождения» не как развлекательное чтиво, а как значительную сатиру весьма прогрессивного характера, то возникает одно сомнение. Герой «Похождений» Хаджи-Баба – плут, пройдоха, не гнушающийся должностью шахского урядника, короче – «злодей», автор «Похождений» – колониальный чиновник, прожжённый дипломат, то есть не меньший «злодей», а созданный им роман – положительное, социально-прогрессивное произведение. Возможно ли это: совместные ли вещи «гений» и «злодейство»?
Начнём с Хаджи-Бабы. Такой ли уж он злодей, этот сын брадобрея, плебей, увлечённый – по собственному признанию – всю жизнь поисками счастья?
Хаджи-Баба живёт в обществе, где люди делятся на «секущих» и «секуемых». Не по злой воле, и как он сам выражается, «вынужденно», чтобы не быть стёртым и превращённым в «ничто», он хватается за профессию разбойника или урядника. «Я сам был уже теперь «некто», – обнаруживает он, – перешёл из разряду битых в грозное сословие бьющих… и ожидал только случаю доказать роду человеческому моё полицейское к нему расположение».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150