Давай - отхвачу?
Пригодятся на путы для коней.
- Э, нет! Самой нужны.
- Для чего?
- Тебя на привязи держать.
Разговор был пустой, но веселый, и юнец подумал с завистью: "Хорошо
им вместе, должно быть. Она любит Хугаву - по глазам небесным вижу, по
улыбке. Ах-вах, когда же и мы так... с Райадой? Горе моей голове".
- Я сейчас, - кивнул Спаргапе табунщик. - Нечисть завелась у малыша.
Никак не одолеть. Приходится снимать волосы, пусть это и грех...
В семействе Хугавы было немного людей. Огня, как говорят в пустыне
хватало на всех. И в отличие от крупных семейств, где каждая малая семья
питается из отдельного котла, здесь дружно садились за одну скатерть и дед
с бабкой, и отец с матерью, дяди и тети, родные и двоюродные братья и
сестры, невестки, племянники и племянницы, а также несколько пленных
сугдов и тиграхауда, принятых в дом, по сакскому обычаю, на правах
сыновей.
Спаргапе дали место рядом с Хугавой.
Пища у саков была простой, грубоватой, зато вкусной и сытной. Никаких
сластей, солений и печений. Поели жирной мясной похлебки, заправленной
диким чесноком и мятой. После еды отерли засаленные руки о волосы, брови,
усы и бороду, у кого была борода. Выпили по чашке кобыльего молока.
Затем юнец и Хугава улеглись на берегу озера, в густой пахучей траве.
- Что скажешь? - улыбнулся Хугава. - Пришел пострелять?
Спаргапа вцепился в тонкий, но крепкий стебель солодки и попытался
его сорвать, но растение не поддавалось.
- Эх, друг Хугава, эх! - Он с натугой одолел тугой, упругий стебель,
хлестнул им себя по шее. - Не до стрельбы сейчас. Скажи, Хугава... эх,
туман у меня в голове! - скажи, друг: смог бы... смог бы ты быть главным
вождем хаумаварка?
- Я?! Что ты, парень! Какой я вождь? Нужно много чего повидать на
свете, чтоб десятками тысяч людей верховодить. Такой же светлой головой
владеть, какая у отца твоего была. Вождь - это как отец для детей: самый
старший, самый умный, самый сильный человек в семье.
- Самый старший? Нет, Хугава. Ты - молодой, а все в твоем семействе
слушаются тебя. И старики, и дети. Выходит, не в летах дело, а в голове.
- Ну, это семейство, а то - союз племен, - сказал Хугава нехотя.
- Теперь скажи, Хугава... - Спаргапа отвел глаза в сторону, сунул
ободранный стебель в рот, - скажи, друг: подошел бы... сумел бы я быть
предводителем саков? Да, да! Чего ты опешил? - оскорбился Спаргапа. -
Разве я какой-нибудь ягненок паршивый, что меня нельзя выбрать главным
вождем? Я - сын великого старейшины!
- Не рановато ли... о таких вещах? - пробормотал пораженный Хугава.
Спаргапа рывком поднялся, поднялся и обескураженный табунщик.
- Хочу быть вождем - и все! - Спаргапа по-детски упрямо топнул ногой,
обутой в мягкий сапог с коротким голенищем.
Стрелок бросил на юношу косой взгляд изумления. Спаргапа уловил этот
взгляд, круто покраснел от убийственного стыда, крепко рассердился на
Хугаву, но еще крепче - на себя.
- Не хочу... но так нужно, - поправился Спаргапа, избегая
проницательных глаз сородича. - Если ты - друг, за меня кричи сегодня на
выборах. Ладно?
Хугава не ответил.
Спаргапа резко повернулся, приблизил к стрелку лицо, бледное, словно
тростниковый корень. Губы юного дривика кривились, глаза, на миг ослепшие,
скосились к переносью. Весь он так и корчился от ударившей в голову
ярости.
Как говорится в легенде: "Буйные жилы его передернулись. Из глаз, как
от огнива, посыпались искры. Длинные кудри взвились кверху, точно хвост
жеребенка, стоит, рыча, черный верзила, снизу прямой, сверху сутулый..."
- Кричи за меня на совете! - взвизгнул Спаргапа. - Или... я не знаю,
что сделаю... и тебя зарежу, и себе живот распорю!
И он с зубовным скрежетом перекусил стебель солодки.
Он и медный прут перекусил бы сейчас.
Жалкий и потерянный, неверными шагами потащился Спаргапа к городищу,
а Хугава стоял у озера и смотрел ему в спину, вскинув изогнутые брови на
лоб, почти до волос.
- Что с ним такое? - соображал с горечью "Хорошими коровами
обладающий". - Был не совсем умен - совсем глупым сделался. Кто-то крутит
беднягу. Это Райада...
Негодование плотно сомкнуло крепкие челюсти пастуха.
- Ладно, друг, - проворчал он сурово. - Я покричу на совете... Если
жеребца не объездить смолоду, потом к нему - не подступись. Не согнул
деревцо, когда прутиком было - не согнешь, когда в кол превратится. -
Хугава вспомнил обритого братишку и усмехнулся. - У тебя тоже нечисть в
голове завелась. Что ж? Останешься без волос.

СКАЗАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ. ГРОМ И МОЛНИЯ
Среди гостей - купцы из дружественной Сугды [Сугда (Согдиана) - в
древности область Зеравшанской долины].
С ними - странный, одетый так же, как и они, в халат с закругленными
полами и узкие штаны, но по ухваткам и выговору - чужой человек,
нездешний: торговец из далекой Эллады.
У саков он - впервые. Грек следит за туземцами сосредоточенно, с тем
же любопытством, с которым бывало, взирал на родине на сборища
растерзанных вакханок.
Саки - люди большей частью рослые, смуглые и длинноголовые, с
миндалевидными глазами, сияющими чернотой из-под тяжело нависших век, с
толстыми округлыми носами и грузными подбородками. Они похожи на мадов, на
мужей персидских.
Но немало среди них и белокожих, золотистоволосых, с прямыми или
крючковатыми носами и сухими точеными лицами. Солнце Турана не вытеснило
еще из синих и серых глаз северной прохлады.
Тут и там промелькнет в толпе густо-коричневый лик, носящий признак
близкого родства с чернокожим курчавым югом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67