– О-о, Дик?!. Перьмень надо стряпать! – в широчайшей радостной улыбке расплылся Каамо.Дмитрий сграбастал и его, закружил, подбросил и, поставив на ноги, чмокнул в нос.– Ну, – чуть оправившись, сказал Петр, – давай рассказывай все по порядку. Когда приехал-то? Голодный, поди, с дороги?– Только что перед тобой и прискакал.– Откуда путь?– Да с рудника нашего, из Йоганнесбурга.– Ну-у? Значит, Беллу свою с тестем видел? Уже прыгает Артур на своей сломанной?– Прыгает. Уж и костылек забросил. Только все же сдал старик, не тот стал. Надломился.– Годы.– Годы, – согласился Дмитрий.– Ну, рассказывай.– Да подожди ты, дай на тебя погляжу… Коммандантом, выходит, стал?– А что, негож?– В самый раз.Они посмотрели друг на друга и рассмеялись – просто так, беспричинно.– Дик! – окликнул кто-то. – Ты спрашивал Брюгелей – вон идут.К ним приближались Агата Брюгель и ее внук Франс. Его Дмитрий сначала и не узнал: так возмужал и раздался в плечах этот парень. Агата, ссохшаяся, но еще прямая, подойдя, поклонилась и сказала:– Я уже знаю, Дик, люди передавали, но все же ты расскажи мне, ведь ты был рядом.– Садитесь, тетушка Агата.– Нет, Дик. Рассказывай.Молча, с застывшим лицом, лишь опустив глаза и не подняв их до конца рассказа, выслушала она, как ее муж решил остаться в лагере Кронье, как долгую, тяжелую неделю отбивались они от наседавших англичан, как жгли и крошили лагерь вражеские снаряды, как геройски, спасая жизнь Кронье, погиб Клаус и как принял смерть муж ее Гуго Брюгель. Не шелохнувшись, чуть покусывая губу под пробивающимися усами, стоял рядом Франс – ее последняя кровинка, внук. Они и не заметили, как плотным кольцом окружили их боевые друзья павших, бородатые пропотевшие буры с кирками и лопатами – только что рыли окопы.– Да! – спохватился Дмитрий. – Я сейчас! – и бросился к палатке.Он вернулся с роером, старинным, дедовским ружьем Брюгеля.– Вот, – тихо молвил Дмитрий. – Ведь он не раз говорил… он хотел, чтобы это ружье осталось в верных руках, – и посмотрел на Франса.– Дай, – беззвучно сказала Агата и протянула прямые, как палки, руки.
Дмитрий бережно подал ружье. Она приняла его и поднесла к лицу. Сухие губы прильнули к шестигранному, запятнанному ржавчиной и кровью стволу.– Возьми. – Старуха повернулась к внуку; он принял роер, ее руки бессильно упали. – Спасибо тебе, Дик.– Спасибо, – как эхо повторил Франс.Они пошли к своему фургону, и буры, расступаясь перед ними, молчали. Никто не сказал Франсу слов о мести за деда и отца: зачем напоминать человеку, что он должен дышать?..Расходились буры насупленные и сосредоточенные. Через несколько минут уже вдалбливались в неподатливую землю горного склона кирки, вгрызались лопаты, сжатые в мозолистых фермерских руках.– Мить, ты передохни пока, я пройдусь, посмотрю, как ложементы роют, – сказал Петр.– Давай, дело командирское, а я к лошадям схожу.Петр обошел позицию коммандо, еще раз выверил секторы обстрела, уточнил с фельдкорнетами расположение второй и третьей линий окопов, заглянул к артиллеристам, потом прошел в лесок, где укрывали лошадей, и часть коногонов отправил на рытье траншей. Всюду люди были деловиты и молчаливы. Небо было ясное, солнечное, а во всем ощущалось приближение чего-то грозного и тягостного.– Питер, ты велел бы разжечь большие костры, нагреть воды в котлах, – сказал Антонис Мемлинг. – Перед хорошим боем белье бы сменить.– Рано помирать собрался, – буркнул Петр.– Помирать не помирать, а в чистом-то лучше.В суровые эти минуты расплывшееся от улыбки лицо Каамо показалось Петру странным: очень уж оно не соответствовало обстановке.– Ты чего? – недовольно спросил он, глядя на запыхавшегося дружка.– Идем перьмень есть.– Чего-о?– Русская перьмень. Я сам стряпал. Готова. Дик ждет…Они устроились у небольшого костерка в лощине за кущей чахлых мимоз.– По такому поводу и чарку бы можно пропустить, – сказал Петр.– Даже обязательно! – Дмитрий с готовностью потянулся к фляге.Они ели и поглядывали друг на дружку: соскучились.– Ну, расскажи, как там дела-то у нас на руднике, – попросил Петр.– Да какие уж там дела! Стоит рудник, все замерло. А дома тишь. Привез я Эмму Густавовну, так они с Беллой приданое моему наследнику готовят. В ноябре на крестины тебя позову. Старик, тот скучает без дела. А рудничок наш готовится подорвать. Не хочет англичанам оставлять. Вот как мы дрогнем здесь – считай, шахтам конец.– Дрогнуть не дрогнем, а отступить придется, – спокойно сказал Петр. – Робертса нам здесь не удержать.– Но все же… продержаться бы… Давай-ка еще по одной…Доедали последние пельмени, когда рявкнул снаряд и зеленоватое облако лиддитового дыма вспухло неподалеку. Потом разрывы взметнулись стеной.– Хорошо, перекусить успели, – сказал Дмитрий, обтирая ложку и пряча ее за сапог.
3
С утра дул сильный юго-восточный ветер. Он срывался, должно быть, со снежных вершин Катламбы, – столько было в нем холода. Но Мориц не взял с собой ни карос, ни куртку: это было бы подозрительно. «Куда это ты направляешься, Мориц?» – спросили бы у него, заметив теплую одежду. А знать куда, не должен никто.Повертевшись возле дома, Мориц юркнул в конюшню, выглянул оттуда – никто за ним не наблюдал – и перебежал к каретному сараю. Обогнув его, он, крадучись, двинулся по оврагу к дальнему его концу, где росла старая смоковница.У смоковницы еще никого не было. Мориц затаился в высоком сухом бурьяне. Лучше немножко померзнуть, чем опоздать: господин Мор ждать не любит, и, хотя он ходит сейчас без палки, кулаки у него по-прежнему крепкие.Мориц дрожал. Не только от холода, больше от другого – от страха, от опасности и напряжения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107