Зато когда караван остановился однажды утром на окраине разбросанного по склону поселка и Кларенс увидел, как все нетерпеливой толпой сгрудились вокруг какого-то прохожего, который вынул из седельной сумки кисет оленьей кожи и показал две пригоршни блестящих крупинок металла, мальчик почувствовал первый неодолимый приступ золотой лихорадки. Затаив дыхание, слушал он взволнованные вопросы и небрежные ответы. Это намыто на прииске всего в тридцати милях отсюда. Тут золота долларов на сто пятьдесят; это только его доля после недели работы с двумя компаньонами. Нет, это совсем не много: «места уже истощаются, слишком много набежало всяких новичков». Все это небритый, грязный, плохо одетый человек ронял равнодушно и небрежно; за спиной у него была лопата с длинной ручкой и кирка, а с седла свисала сковорода. Но ни один рыцарь, в доспехах и в полном вооружении, не казался Кларенсу столь героическим и независимым. Что могло быть прекрасней этого благородного презрения, с которым старатель критически оглядел добротные, крытые фургоны их каравана, оборудованные всяческими удобствами!— Ежели хотите мыть золото, придется вам распрощаться с этими штучками!Как это совпадало с тайными мыслями Кларенса! Какое олицетворение независимости! Красавец разведчик, всесильный судья Пейтон, храбрый молодой офицер — все разом рухнули со своих глиняных пьедесталов перед этим героем в красной фланелевой рубахе и высоких сапогах. Бродить целыми днями под открытым небом и добывать сверкающие крупинки металла, ничему не учиться, не иметь никаких обязанностей и повседневных забот — вот это действительно жизнь; напасть когда-нибудь на такой огромный самородок, «что и не поднять», он будет стоить не меньше, чем весь караван вместе с лошадьми, — именно такой, по словам незнакомца, нашли на днях в Сойерс-Баре — ради этого стоило пожертвовать всем на свете. Грубый человек, смотревший на них с равнодушной, снисходительной улыбкой, стал как бы живой связью между Кларенсом и «Тысячей и одной ночью»; в нем воплотились Аладин и Синдбад.Через два дня они добрались до Стоктона. Здесь Кларенса отвели в большой магазин — его единственный костюмчик был весь в заплатах, так что он ходил во всяких обносках из гардероба Пейтона, а также в невиданном одеянии из военного сукна, сшитом полковым портным в Форт-Ридже. Но увы! В этом краю взрослых для мальчика в возрасте Кларенса не нашлось почти никакой одежды, так что его кое-как приодели в старой, захудалой государственной лавчонке, купив ему «мальчиковую» матроску и куртку с медными пуговицами. Затем мистер Пейтон дал Кларенсу немного денег на расходы и письмо к его двоюродному брату. Почтовая карета отправлялась в полдень. Кларенсу оставалось только распроститься со всеми. Прощание с Сюзи уже состоялось за два дня до этого; она слегка всплакнула, пожаловалась, что ей страшно, обняла его и решительно заявила, что поедет с ним; но среди суматохи после приезда в Стоктон, а также под влиянием небольшого подарка от Кларенса — на него он впервые израсходовал часть своего крохотного капитала — ее решимость постепенно ослабела и завершилась обещанием, что они разлучаются только лишь ненадолго. И все же, когда тощий узелок мальчика засунули под сиденье кареты и оставили его одного, он бросился назад к каравану, чтобы еще раз взглянуть на Сюзи. Тяжело дыша и робея, добежал он до фургона миссис Пейтон.— Господи! Ты еще здесь! — резко сказала миссис Пейтон. — Хочешь опоздать?Еще минуту назад, испуганный одиночеством, он мог бы ответить «да». Но теперь, жестоко уязвленный явным раздражением, которое он вызвал у миссис Пейтон, мальчик почувствовал, что ноги у него подкашиваются и он не может вымолвить ни слова. Он не решился взглянуть на Сюзи. Но вот из фургона послышался ее спокойный голосок:— Клаленс, ты опоздаешь!И она тоже! Ему было так стыдно за свою глупую слабость, что вся кровь хлынула от его тоскующего сердца прямо в лицо.— Я искал… искал… Джима, мэм, — дерзко сказал он наконец.Он увидел, как на лице миссис Пейтон мелькнуло отвращение, и с чувством злобной радости побежал назад к карете. Но здесь, к своему удивлению, он и в самом деле застал Джима, о котором даже не думал, — тот мрачно смотрел, как увязывали последний багаж. Явно желая, чтобы все пассажиры подумали, будто он расстается с сообщником, которого, быть может, отправляют прямо в тюрьму, Джим торжественно пожал Кларенсу руку, украдкой поглядывая на других пассажиров сквозь спутанные лохмы.— Как услышишь про какую-нибудь заваруху, сразу поймешь, в чем дело, — сказал он хриплым, но явственным шепотом. — Наши с ними дорожки скоро разойдутся. Скажи ребятам в Ущелье Мертвеца, пускай ждут меня со дня на день.Хотя Кларенс вовсе не ехал в Ущелье Мертвеца и вообще впервые слышал про такое, да к тому же смутно подозревал, что и Джим знает не больше, все же, когда некоторые пассажиры с тревогой поглядели на застенчивого, сероглазого мальчика, который едет в такое гиблое место, он и в самом деле испытал радость, смешанную со страхом, почувствовав, что вступает в жизнь в заманчивой роли мнимого злодея. Но когда горячие лошади рванули с места, Кларенс, в восторге от быстрой езды, сверкающих лучей солнца и от мысли, что он оставляет позади все оковы зависимости и условностей, устремляясь навстречу свободе, не мог уже думать ни о чем другом. Наконец он оторвался от мысленного созерцания радужных надежд и принялся с мальчишеским любопытством рассматривать своих попутчиков. Он сидел впереди, стиснутый между двумя молчаливыми мужчинами, из которых один был похож на фермера, а другой, в черной одежде, — на адвоката или учителя, и наконец взгляд его привлекла темноволосая женщина в черной мантилье и без шляпки, — она сидела сзади, и вниманием ее, казалось, целиком завладели шутливые ухаживания ее соседей и еще двоих мужчин, сидевших впереди нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35