Два красноармейца стали по обе стороны Бетке, а Абдулла выжидающе смотрел на Оруджа.— Ты скверно делаешь, — негромко сказал Орудж. Абдулла посмотрел на Оруджа и резким движением вырвал карабин.— Орудж, — сказал он, — это Бетке, подручный полковника Шварке. Он убил отца и сегодня пытался убить Гуризад.— Я знаю, — сказал Орудж. — Но он еще нужен нам. Не спорь со мной.И снова шея Абдуллы начала наливаться кровью.— Мы все здесь судили его, — сказал он, — мы все четыре брата, и твоя сестра Гуризад согласилась с нами.— Я, пятый брат, — сказал Орудж, — говорю вместе с вами, что этот человек заслужил смерть. И он не уйдет от нее.Вскинув винтовки, красноармейцы повели Бетке.— Стойте! — крикнул Абдулла. — Орудж, слушай! Я дал клятву. Из этого карабина... — Он задыхался.Орудж положил ему руку на плечо.— Я знаю, Абдулла, — сказал он мягко. — Но неужели ты хочешь, чтобы он умер молча? Нет, он еще расскажет нам обо всех своих замыслах. Больше я тебе ничего не скажу.Мышцы, напрягшиеся на шее дяди Абдуллы, слабели. Со свистом он перевел дыхание.— Ладно, — сказал он, — веди. Ты все-таки тоже сын моего отца.Орудж приложил руку к козырьку и, повернувшись, скомандовал красноармейцам. Он пошел впереди, а сзади шел Бетке и два красноармейца с винтовками по обе стороны от него. Они вступили в лесную тень. Бетке оглянулся. Он посмотрел на моих дядей, молча провожавших его глазами, на меня, его пасынка, с которым он жил не один год, которому дарил книжки, баловал и ласкал. Он посмотрел на нас и улыбнулся бессмысленной, злой улыбкою, такой злой, что мне стало страшно. Потом он скрылся за стволами горных дубов, но я навсегда запомнил его улыбку, улыбку моего отчима, унтер-офицера гитлеровской службы. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Разговор с Черноковым. — Мы с Бостаном собираемся в путешествие. — Удивительный караван. — Патруль на склоне горы. Рустам увез мою мать на арбе, которую он нанял в ближайшем селении, дяди мои ускакали на конях, а я отказался сесть на коня вместе с дядей Абдуллой, оказав, что у меня дела. Я решил все-таки вернуться в Мертвый город, потому что не мог чувствовать себя спокойным до тех пор, пока не поговорю с Черноковым.Одно меня пугало — это предстоящая встреча с корзинщиком Мамедом.По дороге я встретил кочевье, расположившееся на отдых. Я был голоден и с такой жадностью посмотрел на котел с пловом, стоявшим на огне, что меня пригласили к костру и угостили. Поев, я почувствовал себя более смелым и рассудил, что если Мамед и притворялся слепым, то уж во всяком случае старик-то он взаправдашний, а поэтому удрать я от него всегда сумею.За поворотом дороги передо мной открылся Мертвый город, и кладбище, и белая палатка муллы. Толпа поредела. Это я заметил сразу еще издалека. По-прежнему вокруг палатки стояли плотным кольцом молящиеся люди. Солнце уже садилось, и всё — могилы, люди, палатки — было освещено тревожным красным светом.Осторожно, часто оглядываясь, чтобы неожиданно не натолкнуться на Мамеда, я стал пробираться к палатке. Теперь это было нетрудным делом. Народу было еще много, но пройти можно было совершенно свободно. По-прежнему, собравшись в кучки, люди говорили об утренних событиях, и споры, начатые еще вчера, до сих пор не могли утихнуть.Я пробирался к палатке. Там я рассчитывал найти Чернокова. Видимо, запас калек был исчерпан, по крайней мере, мулла уже никого не исцелял. Он был в палатке, и занавески у входа были плотно задернуты.Здесь меня окликнул Бостан.— Слушай, — сказал он, — где ты пропадал? Ты нашел свою мать?— Нет, — ответил я, — я просто гулял.Я не считал возможным рассказывать при посторонних людях о происшествии в лесу.— Хочешь обедать? — сказал Бостан. — У меня есть деньги.— Спасибо, — ответил я, — я только что ел.Но тут я заметил, что Бостан подмигивает мне, и, поняв, что ему просто нужно поговорить со мной, добавил:— Хотя, пожалуй, пойдем, я не очень-то сыт.Мы выбрались из толпы и пошли в город, наперебой рассказывая друг другу о том, что произошло с каждым из нас за время, пока мы не виделись. Бостан сообщил мне, что меня ждет Черноков и что сейчас мы идем к нему. Я рассказал о моем приключении в погребе разрушенного дома, о полковнике Шварке, о Бетке — моем отчиме — и о суде над ним на лесной поляне. Бостан только ахал и должен был признать, что мне довелось увидеть более интересные вещи, чем ему.Он ввел меня во двор небольшого домика в переулке, круто поднимавшемся в гору. Дверь в дом была открыта. Мы прошли темным и узким коридором. Бостан постучал в дверь, из-за двери раздалось «войдите!».Черноков в обыкновенном своем виде — в зеленой гимнастерке, с молодым безбородым лицом — сидел за столом и что-то быстро писал карандашом на листе бумаги. Он поздоровался, и я рассказал ему все, начиная с того момента, когда меня разбудил еле слышный шорох в палатке, до ухода Бетке под конвоем двух красноармейцев.Черноков слушал молча, не перебивая, и когда я кончил, кивнул головой, встал и заходил по комнате. Мы с Бостаном ждали. Черноков остановился возле меня.— Значит, — сказал он, — сегодня вечером Мамед будет ждать тебя?— Да.— Хорошо, — сказал Черноков, — ты пойдешь и разыщешь его.Я смотрел на Чернокова, не понимая, но, занятый своими мыслями, он не обращал на меня внимания.— Ты будешь держаться так, — продолжал он, — как будто ты веришь его рассказам об аресте и даже расстреле твоей матери. Ты будешь держаться так, как будто ты остался один и боишься, что тебя арестуют тоже, и как будто тебе не к кому обратится, кроме как к старому другу твоей семьи — Мамеду. Вероятно, Мамед заставит тебя рассказывать при посторонних людях трогательную историю об исчезновении твоей матери и отчима.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67