Должна ли она идти на поклон к обманщику?Все смотрели на меня и ждали моего ответа, только мать смотрела в другую сторону. Я нахмурил брови и наморщил лоб, чтобы показать, что я размышляю. В памяти моей мелькнул вчерашний разговор у Баширова, и я ответил, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и с достоинством:— Мать права, Мамед. Я тоже не верю мулле и думаю, что он обманщик. Но пусть она поведет к нему Сулеймана, чтобы все убедились в этом.Мать повернулась ко мне и посмотрела на меня благодарными глазами. Мамед встал.— Хорошо, — сказал он, — мальчик прав. Я тоже поеду в Мертвый город и пойду к Мехди. И когда он откажется вернуть мне зрение, я скажу всем, я буду везде рассказывать, как муллы дурачат народ и издеваются над человеческим горем.Он постоял еще несколько секунд неподвижно, а потом, ощупывая палкой пол, бормоча что-то, медленно и неуверенно переставляя ноги, пошел к дверям и долго опускался по ступенькам крыльца и долго потом стучал палкой по асфальту.Как-то после его ухода разговоры не клеились. Соседки быстро распрощались и разошлись, а мы легли спать, чтобы хорошо выспаться перед дорогой. Ночью я проснулся оттого, что мать, наклонившись надо мной, целовала мое лицо и гладила мои волосы.— Ты славный мальчик, — шептала она, — ты мой хороший сын. Ты понимаешь, как трудно твоей матери.Я сделал вид, что продолжаю спать, но и сейчас уверен, что мать знала, что я не сплю и слышу ее слова.Утром мы повесили на дверь нашего дома большой неуклюжий замок, приклеили к старому карагачу объявление: «Мастерская закрыта ввиду отъезда мастера», и всей семьей уехали в Мертвый город, чтобы увидеть настоящее чудо. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Я смотрю на мою страну из окошка автобуса. — Рассказ пожилого человека о безумии прошлых времен. В автобусе было очень много народу. Не только все места были заняты, но даже в проходе на мешках и чемоданах сидели дети, не поместившиеся на скамейках. Шофер отобрал у всех билеты, сел в свою кабину и погудел в гудок. Провожавшие замахали платками и кепками, автобус выехал с почтового двора и покатился по широкому шоссе.Мы проехали по окраине города. Из-за глиняных заборов торчали ветки гранатовых деревьев, усыпанные большими красными плодами. Потом город кончился, и по обе стороны шоссе замелькали желтеющие уже виноградники. Я очень удачно устроился у окна и, не отрываясь, смотрел в него. Все-таки не каждый день едешь в автобусе, да еще в такое большое путешествие. Дорога шла вниз и вниз. Арбы отъезжали на край шоссе, уступая нам дорогу. Постепенно виноградники исчезли, и им на смену пришли рисовые поля. Рис уже был убран, и я увидел только желтую рисовую солому да канавы, по которым весной на поля спускают воду.
Это были когда-то самые малярийные места. Нам говорили в школе, что здесь из каждых ста человек девяносто три были больны малярией. Однако теперь, когда болота залили нефтью, малярии не стало и в помине. Рисовые поля сменились хлопковыми полями. Кое-где еще шла уборка, и колхозные бригады, вытянувшись лентой, шли сквозь зеленый кустарник хлопка. Несмотря на шум мотора, можно было услышать песню, которую они пели — веселую, хоровую песню. Не замедляя хода, мы проехали большую деревню. На окраине рабочие кончали кирпичный одноэтажный дом с большими, высокими окнами. Хотя дом еще не был кончен, над дверью уже висела вывеска, и я успел прочитать на ней слово: «Электростанция». Около больницы были привязаны оседланные лошади и лошади, запряженные в повозки. Это больные приехали к доктору. Когда мы проезжали мимо детского сада, малыши гурьбой выскочили на дорогу, чтобы посмотреть на нас, а две воспитательницы в панике бросились их уводить обратно. Седые старики стояли на домовых галереях и смотрели на нас, приложив козырьком руки к глазам.Я сделал скучающее лицо нарочно, чтобы подумали, что мне неинтересно ехать и что для меня это обычное дело.Потом мы выехали из деревни, и снова замелькали бесконечные хлопковые поля, так что мне даже скоро надоело на них смотреть. Тогда я занялся людьми, ехавшими с нами в автобусе. За время, пока я смотрел в окно, все уже перезнакомились, и шел общий, оживленный разговор. Пожилая армянка, ехавшая домой от сына, у которого она гостила, рассказала, что сын — шорник, живет со своей семьей в новом доме хорошо и безбедно. Она показывала шаль, которую ей подарила невестка, и угощала всех виноградом, который ей дал на дорогу сын. Скоро ее перестали слушать, но это не испортило ей настроения, и она, усевшись поудобнее, стала есть виноград и слушать, что говорят другие.Молодой винодел, ездивший в наш район на консультацию в винный совхоз, рассказывал, как бывшие хозяева скрывали секреты виноделия и вместо знаменитых коньяков выпускали черт знает что. Теперь эти секреты раскрыты, и коньяки опять стали очень хорошими. Потом два хлопковода заспорили о преимуществах разных сортов хлопка, и многие вмешались в спор потому, что понимали в этом толк.Время шло. Тряска и качка нагоняли сонливость. Кое-кто задремал, и один толстый старик стал так храпеть, что заглушал шум мотора. Его разбудили, и он, поворчав, заснул снова, но на этот раз храпел тише. Уже прекратились разговоры, и пассажиры стали зевать, а по обеим сторонам дороги все еще тянулись однообразные хлопковые поля. Автобус кренился на поворотах, скрипел и дребезжал. Молодой служащий, ехавший жениться и все время жаловавшийся, что автобус идет медленно, спросил отчима, куда и зачем он едет. Отчим, конечно, ничего не ответил, а мать объяснила, что он глухонемой, а едем мы в Мертвый город.— Уж не к Мехди ли вы едете? — сказал винодел улыбаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67