— Ступайте шуметь куда-нибудь в другое место, — сказала она.
Иезуит вышел с офицером.
— В чем дело?
— Армия выступает завтра утром из Соленого Озера.
И у лейтенанта навернулись слезы на глаза.
— Завтра утром? — сказал отец д’Экзиль. — Странно. Куда она направляется?
— Сейчас в Сидер-Уэлли, в сорока милях отсюда.
— Странно! — повторил отец д’Экзиль.
Он поразмыслил с минутку.
— Когда был отдан приказ о выступлении?
— Сегодня вечером, — отвечал Рэтледж.
— А раньше не знали этого приказа?
— Когда главный хирург Ирвинг приехал сюда, он еще не знал об этом приказе. Решение, должно быть, было принято сегодня утром.
— Очень странно все это, — пробормотал отец д’Экзиль.
— Мне надо собрать свои вещи, — сказал лейтенант. — Мы выступаем завтра, в шесть часов утра. Я должен ночевать сегодня в лагере.
— Вам помогут уложить их, — предложил отец д’Экзиль.
— А она? — спросил Рэтледж. — Она! Я хочу ее увидеть...
— Я пойду попрошу, чтобы она вышла проститься с вами, — сказал иезуит.
Он вошел в комнату и через минуту вышел оттуда один.
— У господина Гуинетта припадок. — Каждую минуту можно ждать рокового исхода. Миссис Ли не может покинуть его. Уж простите ее.
— Ах! — с отчаянием вскричал Рэтледж. — Я, значит, больше не увижу ее!
— Придется вам простить ее, — холодно сказал отец д’Экзиль.
Молодой человек опустил голову. Слезы потекли по его щекам. Отец Филипп взял его за руку.
— Вы, значит, любите ее? — прошептал он.
Наступило молчание. Луна струила свой свет на беловатые листья ив.
— Армия выступает завтра утром, — сказал иезуит. — А конвой, который должен был выступить из города Соленого озера в воскресенье вечером?
— Тридцать повозок, составляющих его, остаются в лагере, — прерывающимся голосом сказал Рэтледж. — Они в назначенный день, в будущее воскресенье, в восемь часов вечера выступят. Капитан Ван-Влит поручил мне передать миссис Ли, что четыре повозки до последней минуты остаются в ее распоряжении.
— Ах! — сказал иезуит, — может быть, не все еще потеряно.
Он схватил лейтенанта за руки.
— Вы говорите, что любите Аннабель Ли?
Вместо ответа Рэтледж взглянул на него и показал ему свое залитое слезами лицо.
— Так вот, сударь: любовь — только тогда любовь, когда она неэгоистична. Завтра вы уезжаете. Через месяц, через год, через двадцать лет вы вернетесь, может быть, почем я знаю!
— Если вы ее любите, пожелайте никогда не видеть ее больше, — здесь, по крайней мере.
Американская армия покинула Соленое Озеро в пятницу 2 июля в шесть часов утра, простояв на берегах Иордана менее недели.
В воскресенье, 4 июля, часов в восемь вечера, отец д’Экзиль вышел из комнаты, в которой он провел целый день у постели пастора в обществе Аннабель Ли. Доктор Кодоман, пришедший часов в пять, не констатировал улучшения в состоянии Гуинетта, но и ухудшения тоже не было. Он удалился, очень смущенный.
Выйдя из комнаты, отец д’Экзиль обежал весь дом. Все в нем, от тяжелого сундука до самой ломкой вазы, стояло на своих местах. Только валявшиеся то тут, то там соломинки указывали, что был момент, когда мог быть поднят вопрос об отъезде.
В кухне Роза и Кориолан заканчивали меланхолический ужин. Иезуит уклонился от беседы с бедными неграми: он сбежал.
Выдаются иногда среди лета вечера, в которые уже пахнет зимою благодаря молчанию голосов мелких животных и резкому запаху дыма! Этот вечер был из таких.
Перед раскрытой в черный и пустой сад дверью летал взад и вперед каменный стриж, испуская хриплым голосом раздирающие сердце звуки.
Отец д’Экзиль уселся под верандой. Наступила полная ночь...
Тогда в отдалении послышался шум. Шум этот родился на юге, но постепенно занял восточную часть темного пространства небесной тверди... Шум этот отражался медленными и глухими толчками от мрачной стены гор Уосеч.
То был последний американский конвой, уезжавший из Соленого Озера — без Аннабель Ли.
Охваченный безграничным унынием, отец д’Экзиль подпер голову руками и просидел так долго, пока совершенно не замер шум повозок, катившихся в спасительные восточные штаты.
Глава пятая
Время было около половины августа, а преподобный поправлялся так медленно, что приводил этим в отчаяние отца д’Экзиля. Гуинетт ел с аппетитом, но казалось, что ему мало шла на пользу нежная пища, которую ему приготовляли. Впрочем, он не жаловался. Он находился в постоянной прострации, часто возносил глаза к небу, словно призывая его в свидетели своих страданий и принося их ему в жертву. Взгляд свой он обращал на землю только для того чтобы с благодарностью переносить его на Аннабель. В первый раз за свою недолгую и пустую жизнь молодая женщина чувствовала, что приносит пользу. Благодарность Гуинетта была ничто в сравнении с благодарностью, которую она испытывала к нему, благодарностью за то, что он вызвал в ней это чувство. Каждое утро, одетая в белый батист, Аннабель, прежде чем зайти к пастору, разыскивала самую скромную из своих шемизеток и старалась откинуть назад свои прекрасные локоны; она даже заплетала их в строгие косы, но несмотря на все свои усилия меньше всего походила на диаконису. Входя к больному, отец д’Экзиль всегда находил ее склоненной над ним, причем ее белокурые волосы почти смешивались с темными волосами молодого человека. Она или поила его каким-нибудь лекарством, или поправляла его подушки. Он с важной улыбкой, с ясной красотой всегда свежевыбритого лица позволял все это над собою проделывать.
Однажды утром на этой неделе почтальон принес отцу Филиппу письмо; оно было из Морневилля и было подписано отцом Ривом, настоятелем ордена для епархий Оригона, Ута и Калифорнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61