— Это ваши машины? — спросил Ральф, остановившись у стоявших во дворе двух громадных автомобилей.
— Да, господин Ральф.
— Однако, голубчики мои, хороши вы! Да ведь это автомобили из дворца.
— На счет одного вы не ошиблись. Он — из автомобилей вице-короля. Майкл захватил его сегодня утром у входа в церковь, пока шофер молился.
— Ход хороший?
— Через час будем в Дублине.
— Сейчас половина двенадцатого, — сказал Ральф. — Чудесно.
— А другой, — продолжал Джордж, — идет немножко потише, этот прибудет на полчаса позднее; это — наш автомобиль.
— Ну, хорошо, вперед, — сказал Ральф.
Он протянул руки.
— В первом автомобиле всего четыре места. Господа, может быть, кому-нибудь из вас не так уж важно опоздать на полчаса?
— Да я с удовольствием, — сказал профессор Генриксен, — я не имею никакого желания разбить себе голову ради того, чтобы выиграть несколько минут.
— Хорошо. Значит, вы сядете во вторую машину, с которой поедет Майкл. А теперь, господа, будьте любезны...
Он уже занял место впереди, рядом с Джорджем, на которого было возложено управление автомобилем, захваченным у вице-короля.
Антиопа села, за нею барон Идзуми, потом я. Полковник Гарвей собирался уже сесть, но вдруг остановился.
— Но я не вижу доктора Грютли.
Ральф ударил себя по лбу.
— Боже мой, я и забыл! Доктор Грютли непременно пожелал выйти в Розкри, чтобы купить мандаринов. Напрасно говорил я ему, что поезд стоит всего три минуты.
Лицо полковника Гарвея выразило сожаление.
— Вот, наша комиссия уменьшилась до четырех членов, — сказал он. — Как досадно; две столь важные страны, как Испания и Швейцария, будут, по вине их представителей...
Ральф вежливо перебил его:
— Нужно ехать, ваша честь.
Домики маленького городка пропали из виду. Потянулась грязная желтая дорога, автомобиль бешено мчался по ней, поднимая целые фонтаны грязи.
Правой рукой Антиопа перебирала агатовые четки. Медленно, мерно двигались по белой перчатке маленькие черные шарики.
— Уже! — вырвалось у меня.
Автомобиль остановился, Ральф открыл дверцу.
— Уже!
Покрытые слоем грязи окна не позволили нам даже заметить, как мы въехали в Дублин.
Мы вышли.
Полковник Гарвей, хорошо знавший город, говорил нам названия.
— Набережная Лиффей, статуя О’Коннеля, Бэйчелорз-Уок.
— Прошу вас, господа, — сказал г-н Ральф, — поспешим.
В одном высоком доме отворилась дверь. Управляющий сказал Антиопе:
— Нас ждут здесь, ваше сиятельство, в доме Келли. Позднее, когда будет дан сигнал, мы отправимся в Либерти Холл.
Мы вошли в дом. Послышался радостный возглас:
— Антиопа! Дорогая моя! Это вы! Как я счастлива!
Перед нами была высокая женщина величественной красоты, также в форме волонтеров. Она обняла графиню Кендалль и дважды поцеловала.
— Как я счастлива! — повторяла она. — О, раз вы здесь, с нами Бог!
Ральф шепнул мне на ухо:
— Графиня Маркевич.
— Нелегко было приехать вовремя, — сказала Антиопа. — Представьте себе, всего восемь часов назад я, в бальном платье, слушала любезности английского полковника.
Все в манерах, в голосе графини Кендалль вдруг изменилось. Удрученность сразу сменилась какой-то бурной радостью. Графиня Маркевич отворила дверь.
— Господа, дочь графа д’Антрима! — объявила она дрожащим голосом.
Задвигались с шумом стулья. Сразу встали человек десять.
Мы были в большой комнате с закрытыми ставнями, скупо освещенной двумя электрическими лампами. По стенам карты. На столе, по середине комнаты, разложен громадный план Дублина. В разных местах — телефонные аппараты.
Графиня Маркевич быстро представила всех Антиопе. Г-н Ральф стоял за моей спиной и повторял мне имена. И чувствовалась в нем, когда он произносил эти имена, какая-то особенная, чрезвычайная гордость. Близость борьбы делала самого молчаливого человека, какого я когда-либо встречал, почти разговорчивым.
Кларк, Эмон Кеннт, Мак Диармада и вы, Мак-Донаг, и вы, Пирс, — здесь, в этой таинственной комнате, впервые услыхал я ваши имена, вчера еще неведомые, которые завтра засверкают навсегда самой чистой славой.
Маленькие ирландки, под мелким дождем пробирающиеся по воскресеньям в свою деревенскую церковь, понесут все эти имена в своем требнике, отпечатанные рядом с именем Спасителя.
Каждый из них по очереди подходил к Антиопе, низко ей кланялся. Кое-кто из них уже раньше знал ее, все целовали у нее руку.
Графиня Маркевич взглянула на одного из них, державшегося немного поодаль, тонкого юношу с бледным лицом, застенчивого и гордого, с пылающими глазами.
— Господин де Валера, — сказала она, — подойдите, представьтесь графине Кендалль.
В это мгновение дверь с шумом растворилась, ударившись о стену. На пороге стоял какой-то человек.
— Ну, известно ли здесь, что без десяти час? — сказал он, и в голосе его был какой-то радостный экстаз.
— Джеймс Конноли! — прошептал г-н Ральф.
Я знал его историю. Это он, социалистический вождь, глава Либерти Холла — дублинской Биржи труда, еще раньше ирландских националистов организовал — и был этим горд — «первую гражданскую вооруженную силу на юге Бойны». Он стоял на пороге, скрестив руки, и все его лицо горело верой.
— Хорошенько в него вглядитесь, господин Жерар, — шептал голос г-н Ральфа, ставший каким-то свистящим. — Нигде еще, кроме Германии, не встретите такого зверя о пяти ногах — рабочего-патриота.
Он еще прибавил:
— Мы назначили его главнокомандующим наших войск. И никому из нас не придется в этом раскаиваться.
— Джеймс, подойдите, — сказала Констанс Маркевич.
Она обратилась к нам:
— Он хвастался, что будет звать графиню Кендалль не иначе как гражданкой, согласно доброй ларкинистской традиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67