В саду пансиона было тихо и влажно, пахло опавшим листом, господа в осенних пальто, с тёплыми кашне на шее гуляли по аллейкам и раскачивались в гамаках, как будто не было ни революции, ни гражданской войны. Самый дряхлый больной возлежал в кресле-качалке, накрытый клетчатым шотландским пледом. При виде красноармейца он и ухом не повёл.
Из-за зелёной изгороди появился однорукий.
— Крымский воздух целителен, не правда ли? — произнёс красноармеец фразу, которую ни один повозочный, или, как их называли, ездовой, не выговорил бы ни за какие шиши.
— Да, — ответил ему однорукий, — но в груди теснит.
С крыльца сошёл Гуров:
— Поручик Ружицкий, вы с ума сошли! Кто разрешил являться в пансион?!
— Нужда привела, — отвечал «красноармеец», он же поручик, — надо срочно менять дислокацию.
— Почему?
— Потому что вы поспешили удрать из города, господин ротмистр.
— Не понимаю ваших намёков. Что же мне, большевиков дожидаться? — Гуров снял шляпу, вытер платком взмокший лоб. — Я воспользовался случаем, у старшего лейтенанта Дубцова был автомобиль.
— То-то, что у Дубцова! Только вы изволили испариться, как пришёл ответ из заграничного центра на ваш запрос о Дубцове. Ему действительно два года назад было поручено сдать французским экспедиционным властям коммуниста, болгарина Райко Христова, и он действительно вернулся с распиской, что Христов расстрелян в их плавучей тюрьме.
— Почему же такая паника?
— Потому что расписка — липа. Французы в глаза не видели ни Дубцова, ни Христова. Как выяснилось, Дубцов был знаком с болгарином ещё с Балканской войны тринадцатого года, и он его где-то прятал, пока французы не убрались восвояси вместе со своей тюрьмой.
Гуров со шляпой в руках превратился в подобие манекена из магазина готового платья.
— Вы… вы… — наконец с трудом выдавил он из себя. — Вы, Ружицкий, не понимаете, что принесли! Это значит, что Дубцов ещё в восемнадцатом году работал на красных. Конечно, он не сдал болгарина французам. Теперь я даже могу сказать, где он его прятал! Здесь! В санатории! Спросите у мадам-капитан. Дубцов гостил у Забродских как раз в это время. С приятелем! Всё ясно! Он переодел его в штатское… Даже свои запонки ему отдал с якорьками… и переправил в Турцию, где Христов превратился в Михалокопулоса!..
— Как же так?.. — Ружицкий посмотрел на Гурова с нескрываемым презрением. — Как Дубцову удалось обвести вокруг пальца такого травлёного волка, как вы?
— Он сыграл ва-банк! Сам арестовал Гарбузенко. У меня бы он не сошёл за уголовника.
— И тем не менее.
— У Дубцова есть одна вредная… для нас… привычка: говорить только правду. И статейку он мне показал настоящую об ограблении красного гохрана в Новороссийске неким Гарбузом, сбежавшим на греческой контрабандистской лайбе, и фотографию, где на нём, на Дубцове, эти самые запонки. Только между газеткой и фотографией, как я теперь понимаю, связи нет никакой вообще. Грек-контрабандист имеет к болгарину Райко Христову такое же отношение, как налётчик Гарбуз к большевику Гарбузенко. Райко Христов — вот кто под видом грека вёз на «Джалите» сведения, что «Спиноза» пришёл из Крыма в Константинополь без продовольствия!
— Но Христов не довёз: погиб в бора, — подсказал однорукий.
— Сам не довёз, но переодел греком моториста Гришу и дал ему запонки Дубцова, чтоб явок не открывать. Гриша-то не большевик, зачем ему много знать? Большевики и так бы вышли на Гришу: они ведь ждали грека при запонках с якорьками.
Гуров оглядел присутствующих: кажется, не только он, они тоже начали кое-что понимать.
— Ну, а дальше — как по нотам, — продолжал он. — Гарбузенко побывал на «Джалите», мы его чуть не засекли там. От Гриши он получил фляжку с письмом капитана «Спинозы», передал её Дубцову, — короче, выложил Виле все, что узнал от Гриши, да и Мария добавила, — вот Дубцов и вырулил на наш склад.
— Дубцов знает о складе?! — переспросил Ружицкий. — И вы ещё спрашиваете, почему паника?
Гуров понял, что окончательно теряет авторитет: «больные» вот-вот начнут разбегаться.
— Не беспокойтесь обо мне, Ружидкий, — сказал он, поглядывая на других. — Дубцова я могу нейтрализовать хоть сейчас: он рядом… в санатории.
— Где?.. — Ружицкий не поверил своим ушам. — В санатории? Нет! Вы, наверно, шутите, Гуров. В санатории сейчас представитель центра!
Гуров уже больше не держался за свой авторитет. Хотя бы голову спасти:
— Это провал! Не исключено, что мы блокированы! Виталий Викентьевич, — взгляд Гурова остановился на «дряхлом», — настала ваша очередь действовать.
— Слушаюсь!
— Остальным уходить. А вы, Ружицкий, и ты, — Туров обернулся к однорукому, — со мной в санаторий!.. Ну, если Вяля и на этот раз вывернется, я съем эту шляпу!
Гуров потряс шляпой и нахлобучил её на голову во самые уши…
А Гриша, так и не дождавшись ведра, которое Олюня отнесла красноармейцу-повозочному, пошёл к источнику с бидоном для молока. Дойдя до каменного льва, Гриша увидел на дорожке следы воды, выплеснувшейся из ведра. Следы показывали направление, в котором шёл человек с ведром. Гриша пошёл в этом направлении.
Ведро стояло у ограды пансиона. Красноармеец, вне всякого сомнения, перелез через забор в пансион мадам-капитан…
Гриша, не раздумывая ни минуты, добежал вдоль ограды санатория к тому месту, где только вчера разговаривал с Гарбузенко.
Из зарослей можжевельника ему навстречу выскочила Веста.
— Привет, — обрадовался Гриша, — где хозяин?
Веста беззвучно ощерилась.
— Я свой, — заверил её Гриша, — Гриша я, мне твой хозяин нужен. Товарищ Гарбузенко. Только два слова… полслова сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32