Срок в три месяца остался, — и трех лет уж больше нет.
Прибыл он к стране безлюдной, неприветливой и скудной.
Проезжал дорогой трудной. Не встречал он никого.
Только скорбь в стране пустынной. Только ряд сомнений длинный.
Вечный помысел кручинный об избраннице его.
Он достиг в пути до склона мощных гор. Кругом — зелено.
Многолиственное лоно опускалося к воде.
Лес вокруг, а там равнина. Но пред ней бежит пучина.
Путь в семь дней возьмет ложбина. Но не виден мост нигде.
Круговым путем блуждая, и со вздохом дни считая,
Счел, что в сроках всех до края — лишь два месяца ему.
И скорбит, томясь тоскою. «Как же тайну я открою?»
Не родишь себя собою. Не изменишь в солнце тьму.
Он задумался в сомненьи. Стал в глубоком размышленьи.
«Есть ли смысл мне в возвращеньи? Что ж могу сказать звезде?
Столько дней на вольной воле я блуждал в широком поле.
Что же я узнал? Не боле, как что нет его нигде.
Не вернусь же, будет нужно вновь искать мне, в честь жемчужной,
Снова долгий путь окружный, и длиннейший, совершать.
Дни меж тем свершатся срока. Будет плакать ум и око.
Шермадин, скорбя глубоко, будет смерть мою вещать.
Он к царю пойдет. Заплачет. Нет меня, я умер, значит.
Мысль иная мне маячит, не хочу я скорби их.
Я везде искал, блуждая. Так не скроюсь, пропадая.
А вернусь». И он, рыдая, спутан в мыслях был своих.
«О, зачем, — сказал, — со мною ты дорогою кривою
Ходишь, боже? Всей землею я обманут на пути.
Или я искал напрасно? Мысль — гнездо, где все злосчастно.
Уж не будет в сердце ясно. Уж печалям не пройти».
Снова молвит: «Но терпенье лучше тяжкой мглы сомненья,
Смерть не ищет ускоренья. Да не давит грудь беда.
Что без бога здесь я значу? Лишь напрасно слезы трачу.
Если он не шлет удачу, не случится никогда.
Все, какие есть, созданья видел я среди скитанья.
Но о витязе том знанья не имел никто из них.
Не достигнешь цели стоном». Он спускается по склонам.
Тихо едет по зеленым побережьям вод лесных.
Ропот вод, дерев шуршанье будят в нем воспоминанье
О тщете его исканья. Он коня пускает в скок.
Сила длани истощилась. Гордость сердца замутилась.
Ширь долин пред ним открылась. Путь его еще далек.
Он решает возвращенье. Но сердечное мученье
Вздохи льет, воскликновенья. Он глазами мерит путь.
Целый месяц все сурово. Лика нет нигде людского.
Звери там, и звери снова. Стрел не хочет в них метнуть.
Но, хоть весь истосковался, сын Адама в нем сказался, —
Автандил проголодался. Застрелил дичину он.
Наземь сел над тростниками. Трав сухих сложил с сучками.
Высек пламень, огоньками для него костер зажжен.
Он коня пустил кормиться. Мясо жарится, дымится.
Вот к нему отряд стремится странных всадников, их шесть.
Молвил: «Бег коней отличен. Вид безвестных необычен.
Он разбойникам приличен. Что-то скрытое здесь есть».
Взял он в руку лук и стрелы, и предстал пред ними смелый.
Меж брадатых, онемелый, безбородый был ведом.
Он шатался, словно пьяный. Голова его от раны
Кровью искрилась румяной. Он казался мертвецом.
Витязь молвил: «Братья, кто вы? Увидав, как вы суровы,
Думал я — к добыче новой здесь разбойники спешат».
«Помоги нам», отвечали. — «Будь без страха, и в печали
Будь нам друг, чтоб мы рыдали, видя твой грустящий взгляд».
С опечаленными ими, как окутанными в дыме,
Речь ведет он. «Как вам имя?» Говорят они в ответ: —
«Без печали мы, три брата, жили-весело, богато,
Там, где крепость, ввысь подъята, в славном крае Кхатаэт.
Слышим, зверь есть для ловитвы. Снарядившись, как для битвы,
Мы отправились в гонитвы, взяв бесчисленных бойцов.
Мы стреляли с звонким криком, и в веселии великом
Взгляд остря на звере диком, мчались возле берегов.
Тех стрелков, что были с нами, мы срамили, не словами,
Метко бьющими стрелами. Утверждал любой из трех:
«Лучше я, чем ты, стреляю». — «Нет, я метче попадаю».
Спорам нет конца, ни краю. Кто же в споре будет плох?
Нагрузив оленьи шкуры на бойцов, весь строй их хмурый
С грузом той добычи бурой отпустили мы домой.
Всех защитников отправив, луконосцев лишь оставив,
Сердце вдосталь позабавив, все ж мы тешились стрелой.
Конским бегом пыль взметая, в зверя в скоке попадая,
Наша вся семья младая веселилась по лугам.
По лесам и по пещерам. Смерть оленям и пантерам.
Взвидим птицу в лете сером, вмиг падет, как камень к нам.
Споры, шутки, смехи, шумы. Вдруг мы видим: полный думы,
Витязь мрачный и угрюмый, на коне он вороном.
Как на сказочном Мерани. Шкура барсова на стане.
Лик красивый, от сияний, небывалым бьет огнем.
Мы глядим на лик блестящий. Трудно вынесть свет горящий.
«Это молний блеск летящий. Это солнце на земле».
Так шептали в изумленьи. И хотели в дерзновеньи
Взять того, кто в огорченьи слезы лить нам дал во мгле.
Старший, я просил меньшого, пусть мне даст бойца лихого,
Средний просит вороного, младший просит боя с ним.
С младшим оба мы согласны. Да спешит он к схватке, страстный.
Витязь едет, весь прекрасный и ничем невозмутим.
Щеки грустного — как розы. На увядших видны слезы.
Нет в глазах его угрозы. Не заводит с нами речь.
Едет, взор к нам не склоняя. Но тому, кто встал, дерзая,
Участь им дана Лихая, — хлыст его упал как меч.
Отступив с дороги сами, мы смотрели, как пред нами
Едет он, — тут вдруг руками младший брат его схватил.
«Стой!» — вскричал он с дерзновеньем. Тот размеренным движеньем
Поднял хлыст, одним раненьем брата на земь покатил.
С рассеченной головою пал он, кровь бежит струею,
Как земля он стал с землею, — он, как труп, к земле готов.
Так сражен был дерзновенный, с прахом был сравнен смиренный,
Он же скрылся прочь, надменный, — смел, и светел, и суров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74