Между гор, что в мгле как в дымах, для людей недостижимых,
Строй туда идет любимых, где томился Тариэль.
Молвит витязь: «Буду ныне вам хозяин. Там в стремнине
Недостатка нет в дичине. И накормит нас Асмат.
Поедим, повеселимся, а притом обогатимся.
Мы в дарах здесь не скупимся, многосветел пышный клад».
Спешась, вот идут в пещеры, в тот чертог утесов серый.
У Асмат дичин без меры. Режет вкусные куски.
Радость. Кончена дорога, где страданий было много.
Восхваляют сердцем бога, — счастье вывел из тоски.
Вот в скалах, через пустоты, чрез иссеченные гроты,
Где сокровища как соты, где печати по дверям,
Всей толпой они проходят. Забавляясь, в залах бродят.
И богатствам счет не сводят. Не воскликнут: «Мало нам».
Есть для каждого блестящий там подарок подходящий.
Каждый был там предстоящий Тариэлем награжден.
А потом из несочтенных тех сокровищ сгроможденных,
Как из житниц нагруженных, каждый воин наделен.
До Фридона молвит слово: «Хоть бери еще и снова,
Я должник твой, и такого долга — как покрыть объем?
Но, благое совершая, верь, — награда ждет у края.
Этим кладом обладая, в царстве им блистай своем».
Воздает Фрид он почтенье, и исполненный смиренья
Говорит благодаренья: «Царь, я твой, тебя любя.
Ты как в бурю — голос грома. Всякий враг твой лишь солома.
Счастье мне тогда знакомо, как смотрю я на тебя».
Повелел Фридон — верблюжий караван доставить дюжий,
Чтоб богатства в час досужий перевесть к себе домой.
И в Арабию оттуда держать путь. Исполнен чуда,
Ветер шепчет весть про чудо. К солнцу месяц молодой.
Долгодневное томленье. Вот из дымки отдаленья
Видны замки и селенья. То Арабия, она.
После дней тоски суровых, для восторгов встречи новых,
В голубых толпа покровах, к Автандилу столь нежна.
Тариэль до Ростэвана шлет сказать: «Душа медвяна.
Роза в цвете и румяна. Не сорвал никто ее.
Царь Индийский, духом ясный, до Арабии прекрасной,
Я дерзнул прийти. О, властный, пред величество твое.
Вид мой, раз, в тебе волненье пробудил и раздраженье.
Наложить хотел плененье на меня, и на коне
Гнался. Было то неправо. Вспыхнул гнев во мне как лава.
И налево, и направо смерть рабы нашли во мне.
Потому я пред тобою ныне с прошлою виною.
Грех свой бывший не укрою, — бывший гнев покрыл его.
Яв дарах не благодетель. В этом мне Фридон свидетель.
Дар один принес радетель: Автандила твоего».
Слов где взять мне подходящих, чтоб явить восторг горящих?
В блеске трех лучей блестящих млеют щеки Тинатин,
Задрожавшие ресницы оттеняют свет зарницы.
Под бровями — огневицы. Алым светится рубин.
Чу, литавры. Гул их льется. Смех и говор раздается.
Воин с воином смеется. Под уздцы берут коней.
Седла все в огнях узорных. Много витязей проворных,
На конях своих отборных, жаждут встречи, будут в ней.
Едет царь, с ним властелины. И вокруг владык дружины
Словно дружный хор единый. Благодарны богу все.
«Нет у зла существованья. Для благого лишь деянья
Есть и жизнь, и ликованье. Свет в готовой ждет красе».
Уж они не за горами. И нежнейшими словами
Говорит, горя глазами, к Тариэлю Автандил:
«Видишь эту пыль равнины? В этом дым моей кручины.
В сердце пламени лучины. От огня лишаюсь сил.
Это мой отец приемный. Я же, точно вероломный,
И безродный, и бездомный, медлю встретить, пристыжен.
Я в узор вступил нежданный. Стыд мой — слово сказки странной.
Но мечты моей желанной — вестник ты и друг Фридон».
Тот ответил: «Лик смиренья пред владыкой — знак почтенья.
Здесь побудь в отъединенье. Не предам тебя огню.
Коль решение такое есть у бога, будь в покое:
Солнце с обликом алоэ я с тобой соединю».
Льву надежды эти сладки. В малой ждет он там палатке.
Радость взглядов и оглядки, ждет и Нэстан-Дарэджан,
Дрожь ресниц волной урочной — ветер северо-восточный,
Царь Индийский полномочный едет прямо, строен стан.
И Фридон с ним едет вместе. О прибытьи были вести.
Царь Арабский этой чести ждет. И едут наконец.
Тариэль лицом склонился. Прочь с коня, и озарился.
Царь к царю светло явился, сын один, другой отец.
Тариэля почитанье — Ростэвану знак вниманья.
Он дарит ему лобзанье, удовольствуя свой рот.
Тариэлю — ласка слова: «Блеск ты солнца золотого.
Без тебя не будет снова светел день, как ночь пойдет».
Царь глядит на обаянье, он исполнен чарованья.
Хвалит все его деянья, достижение побед.
И Фридон явил почтенье, пред владыкой преклоненье.
Царь исполнен утомленья: Автандила с ними нет.
В нем смущение велико. Тариэль сказал: «Владыка,
Твоего достигши лика, сердце предал я судьбе.
Я дивлюсь, как предо мною, слово молвил ты с хвалою.
Автандил когда с тобою, кто же будет люб тебе?
Чую я в тебе томленье и, конечно, удивленье,
В чем причина промедленья. Сядем здесь на этот луг.
Тайну я тебе открою, почему он не со мною.
Снизойди своей душою. Просьбу вымолвлю я вдруг».
Вот садятся властелины. Сонмом едут вкруг — дружины.
Юный светит как рубины, все лицо озарено.
Смехом, ликом, той игрою, он владеет всей толпою.
Начал речью он такою, — как к зерну кладя зерно:
«Царь, хотел бы речью стройной усладить твой слух достойный,
Но робею, беспокойный. Как молить тебя смогу?
И о светлом молвить мне ли? Сам я темен, в самом деле.
Только им лучи зардели, чрез него свечу, не лгу.
Ныне оба мы дерзаем вблизь прийти, и умоляем.
Я был мукою терзаем, Автандил мне дал бальзам.
Он забыл, что в боли равной, в муке тяжкой и отравной
Был со мной он полноправный. Но не час быть в этом нам.
Утомлять тебя не стану. Излечи же в сердце рану.
Длиться ты не дай изъяну. Он ее, она его, Оба любят.
Пламень ярый пусть не множит в них удары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74