Я в нещадное горенье ввергнут ею и судьбой.
Ты сияешь прихотливо, и тобой она красива.
Я же, брошенный у срыва, обезумлен здесь тобой.
Отарид, планета знанья, лишь с тобой, через терзанье,
Схож я: с Солнцем нам сиянье и раздельность; ты горишь,
Я горю. В огне вращенья запиши мои мученья.
Вот чернила — слез теченье, вот перо — в росе камыш.
Свет высокий благородства, и с тобой, Луна, есть сходство:
Солнца чуя превосходство, я меняюсь средь пустынь.
То я весел, ярко око, то худею одиноко. Молви ей:
«Не будь жестока. Весь — к тебе он. Не покинь».
Глянь на звезды, есть в них зренье. В Семизвездьи — подтвержденье.
В Отариде, в Солнце — мленье, и Муштхар, Зуаль — в огне.
И тоскуют надо мною Аспироз, Марикх с Луною.
Взят я огненной волною. Без нее пожар во мне».
Молвит к сердцу он: «В кручине не убью себя я ныне,
Ясно, с дьяволом в пустыне побратался. Знаю сам,
Та, чьи косы, та, чьи очи — крылья ворона и ночи,
Ум безумит мой. Но в мочи вынесть боль — путь к счастью нам.
Коль стерплю всех пыток груду, к ней я, к солнечному чуду,
Возвращусь. Не вечно ж буду я стонать. Душа жива».
И запел он светлогласно, хоть сдержать тоску — напрасно.
Так звучала песнь прекрасно — соловей пред ним сова.
Витязь пел. И, слыша пенье, звери, в чаре удивленья,
Приходили. С негой мленья, камни встали из волны.
И дивились, и внимали. Плакал, — плакали в печали.
Песню грустную качали волны, тихие как сны.
Всем живым напевы милы. В песне чара тонкой силы.
Вон морские крокодилы, рыбы, звери без конца.
Птицы ветра как в тумане. И индийцы, персияне,
Руссы, франки, епиптяне, все пришли на зов певца.


27. Сказ о том, как прибыл Автандил к Фридону, когда он расстался с Тариэлем


Витязь, чувствуя истому, к побережию морскому
Дней уж семьдесят, как к дому, направляет бег коня.
Там вдали, где в пене море, моряки в его просторе.
Кличет он с огнем во взоре: «Кто научит здесь меня?
Кто вы? Это чьи владенья?» Говорят, явив почтенье:
«О, прекрасное виденье. Ты, приятно-странный сон.
Взор твой светлая зарница. Глянем, гаснем, ум темница.
Здесь Турецкая граница. Рядом — царствует Фридон.
Если чувств мы не лишимся, на тебя смотря, потщимся
Дать ответ. Мы здесь гордимся тем, что царь наш — лик чудес.
Смелый, щедрый и могучий, на коне наездник жгучий,
НурадинФридон — горючий свет с далеких нам небес».
Витязь молвит: «Благодать я повстречал здесь с вами, братья.
Он мне нужен. Где искать я должен вашего царя?
Как долга к нему дорога? Укажите, ради бога».
В них пришла ему подмога. Провожают, говоря.
«Это путь в Мульгхазанзари. Там, в своей блестящей чаре
Он, чей меч горит в ударе, чья стрела свистит, летя.
Десять дней пути отсюда. Но, рубиновое чудо,
Кипарисный, ты откуда? Ты сжигаешь нас, блестя».
Витязь молвит: «Это греза в вас макая-то. Мороза
Вкус узнавши, разве роза может радовать вас так?
Вот когда мы без печали приходящих привечали,
Это верно, засвечали светлым взглядом ночь и мрак».
Погуторили немного. И один. И путь-дорога.
Где-то встреча? Свод чертога? Строен он, и сердце — сталь.
Конский толот мчит, мелькая. Вслух он мыслит, воздыхая.
Из нарциссов дождь, стекая, моет влагою хрусталь.
Повстречаются чужие, — вот они уж с ним родные,
Говорят, склоняя выи. В нем им радость и уют.
С ним дорога изумрудна. Он им светит многочудно.
И расстаться с ним так трудно. Провожатого дают.
Он уж близко, он у цели. Там равнина на пределе.
В круге воины глядели, замыкая луг кольцом.
Луки с силой напрягают. Стрелы зверя настигают.
Столько дичи убивают, словно косят хлеб кругом.
Вот ему навстречу кто-то. Вопрошает: «Чья охота?
Топот, шум, людей без счета». И ответ ему: «Фридон,
Властелин Мульгхазанзара — на охоте, полон жара.
Звери ждут его удара, завлеченные в загон».
Он ликует. Без сравненья, он чарует, он виденье.
Как вложу я в песнопенье тонкостенную красу?
Кто посмотрит, — озарится. Мерзнет, — если отлучится.
Всякий с ним возобновится, как весенний куст в лесу.
В средоточьи, где облава, вдруг орел взлетел. Лукаво
Глянул витязь, мыслит: «Слава!» Лук направил он сейчас.
«Не паду лицом здесь в пыль я». Сбит орел. Разъяты крылья.
Скок с коня. И без усилья срезал их не торопясь.
Вновь в седле сидит он, стройный. Круг стрелков тут беспокойный,
Прекратив стрельбу, прибойной поспешил к нему волной.
Разомкнулася облава. Эти слева, эти справа.
Мыслят: «Кто он? Величаво светит взор. Он кто такой?»
На лугу был холм высокий, и Фридон там светлоокий.
Свиты круг глядит широкий, сорок лучших там стрелков.
Автандил туда стремится. Ток толпы за ним струится.
И Фридон, сердясь, дивится. «Что в рядах моих полков?»
Шлет раба с таким реченьем: «Что объяло их смятеньем?
Словно взяты ослепленьем, почему идут сюда?»
Быстро раб туда приходит. Видит — диво. Глаз не сводит.
Ум его в забвеньи бродит. Он ослеп. Пред ним звезда.
Автандил его заметил, и к нему со словом, светел,
Обратился и приветил: «Вот владыке доложи.
Чужеземец одинокий, из страны пришел далекой.
Тариэль прислал высокий. Побратим его, скажи».
Раб Фридону слово это говорит: «Там пламя света.
Солнце там, деятель лета. Тут впадет и мудрый в бред.
Весь похож он на картину. Как помыслю, прямо стыну.
Он к Фридону Нурадину. Тариэля с ним привет».
Услыхать о Тариэле рад Фридон. И заблестели
Слезы. Скорби просветлели. Сердце бьется. Меньше мглы.
Роза чует ветер с юга, но от век стремится вьюга.
Вот приветствуют друг друга. Одному в другом хвалы.
Нурадин с холма спустился. Витязь тут уж очутился.
И Фридон, смотря, дивился. «Коль не солнце, кто же ты?»
То, что молвил о победном раб в хвале, все было бледным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74