Жертвы этой эпидемии стремились покончить с собой не иначе, как прыгнув с большой высоты вниз. Психологи, медики, социологи и прочие спецы тогда долго исследовали феномен “людей-птиц”, но так и не пришли к окончательному выводу о причинах его возникновения. Что лежало в основе этого странного явления - массовые психические расстройства или влияние каких-то природных полей? - так и осталось загадкой, потому что ровно через два года после начала массового суицида он прекратился сам собой, будто его отрезало… Тем не менее, словно в память о тех страшных днях, на мостах и высотных башнях до сих пор остаются наспех сваренные стальные сетки и решетки. Жалкая попытка человечества хоть как-то уберечься от катаклизма…
Я шагаю вдоль парапета и вдруг вижу, что за ним, на краю антисуицидальной решетки висит мальчик. Ему лет десять, и видно, что висит он на волоске. Побелевшие руки его цепляются судорожно за ржавую раму, а глаза распахнуты во все веснушчатое лицо. На нем спортивный костюмчик и кроссовки, и он никак не похож на самоубийцу.
Если он полетит вниз, то шансов на спасение у него будет столько же, сколько может быть у человека, стреляющего себе в висок из атомайзера сотого калибра. Полотно, по которому движутся магнитопоезда, изготовлено из высокопрочных материалов, и до него лететь метров двадцать пять. Вполне достаточно, чтобы от хрупкого мальчишеского тельца осталось лишь кровавое пятно диаметром в несколько метров…
Стараясь не вспугнуть бедолагу, я одним прыжком перемахиваю через край парапета.
- Держись, парень, - предупреждаю мальчишку я, осторожно подбираясь к нему по шаткой решетке. - Сейчас я тебя вытащу.
Он не отвечает. Скорее всего, уже не верит, что кто-то может его спасти. Сил у него не осталось даже на то, чтобы плакать.
И вновь я невольно вспоминаю тот эпизод, который привиделся мне, когда я находился в коме после извлечения искейпа в Клинике Щита. Боль в онемевших руках, которыми ты цепляешься за край пропасти, и отчаяние от сознания того, что единственный человек, который может тебя спасти, не хочет этого делать по каким-то непонятным, туманным соображениям…
- И как это тебя угораздило? - бормочу я, стараясь не глядеть вниз.
Мальчик не отвечает. Он начинает тихо скулить, и от этого у меня что-то сжимается в груди.
Ладно, потом разберемся… Главное сейчас - успеть схватить его за руку, и еще чтобы прогнившая местами решетка выдержала нас двоих.
ПРОКЛЯТЬЕ!
Распластавшись на решетке и вцепившись одной рукой в шершавые холодные прутья, я протягиваю мальчишке руку, и он тянется к ней своей посиневшей ручонкой, однако удержаться на одной руке он никак не может и срывается вниз.
В принципе, я мог бы успеть поймать его за руку или за шиворот, и подсознательно именно на это и рассчитывал. Но я совсем забыл о том, что моя рука занята - ведь именно в ней я, как величайшую драгоценность, сжимал “регр”, и так свыкся с этим ощущением, что перестал помнить о нем. То же самое бывает, если долго держишь карандаш за ухом, а потом вынимаешь его оттуда - некоторое время кажется, что он по-прежнему на том же месте, за твоим ухом…
Да, я мог бы спасти бедного ребенка, но для этого мне пришлось бы выпустить из ладони “регр”, и тогда он, а не мальчик, вдребезги разбился бы об аппарель магниторельса.
Я медлю всего лишь ничтожную долю секунды, не в силах расстаться с “регром”, но этого оказывается достаточно, чтобы свершилось то, чего я опасался.
Тело мальчишки стремительно падает вниз, и от его предсмертного вопля застывает кровь в моих жилах. Потом раздается глухой удар, и тут, откуда ни возьмись, из-за поворота бесшумно вылетает на бешеной скорости грузовой магнитоэкспресс. Если даже машинист и успеет заметить, что на полотне что-то лежит, среагировать на это не сможет даже самый совершенный автомат управления.
Но он, видно, не замечает…
Поезд проносится по тому месту, где лежали останки мальчика, и скрывается под мостом.
Я тупо смотрю, как мелькают внизу вагоны, груженые какими-то металлопластовыми чушками, и цистерны с горючим.
“Регр” все еще зажат в моей руке, и я подношу его к глазам. Потом оглядываюсь по сторонам.
Вокруг так же пусто, как было перед тем, как я заметил мальчишку на краю решетки.
Подленькие мысли чередой вспышек освещают тьму моего сознания: “А стоит ли?.. Не лучше ли убраться отсюда поскорее, пока тебя никто не увидел? Кто, в конце концов, узнает о том, что ты мог спасти мальчика? Разве не глупо утратить драгоценный трофей ради спасения какого-то там дурачка, возомнившего себя верхолазом? Он же сам виноват в том, что залез сюда, пойми, так что ж теперь винить себя в его смерти?”…
От этих гадких мыслей меня тошнит, и чтобы избавиться от них, я решительно нажимаю красную кнопку на “регре”…
- Как ты все-таки туда попал? - спрашиваю я мальчика, когда мы с ним благополучно перелазим через парапет и в изнеможении усаживаемся прямо на тротуар моста.
Сорванец тяжело дышит и, по-моему, еще не верит, что его жизнь находится вне опасности. А та картинка, которая стоит перед моим мысленным взором - распластанный на железнодорожном полотне детский трупик в луже крови, по которому вот-вот безжалостно пронесется тяжелый состав - с каждой секундой все больше теряет свои очертания и бледнеет, как бы обволакиваясь туманом забвения…
Было ли это на самом деле или у меня просто богатое воображение - трудно сказать.
- Мячик, - виновато говорит мальчишка, не поднимая на меня глаз. - Я всегда беру с собой на утреннюю пробежку мячик, чтобы во время бега тренировать мышцы ладони. Мне рекомендовал это упражнение мой тренер… Но на мосту я уронил мячик, и он прыгнул на решетку, на самый край.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135