Тайна его появления в
пансионе была покрыта мраком. Швейцар Георгий, например, туманно намекал
на какого-то Одноглазого, который, будучи мелким валютным махинатором,
должен был постоянно находиться в курсе последних биржевых новостей, а
посему, едва поселившись в "Голубой розе", купил на "толкучке" сей аппарат
и великодушно установил его в вестибюле, незаконным образом подключившись
к единственной телефонной будке в двух кварталах отсюда (в результате чего
мадам Лэст якобы неоднократно имела неприятности). Рамиров, правда,
сомневался в истинности этой легенды: едва ли субъект, через руки которого
ежедневно протекали тысячи денежных единиц разных стран мира, стал бы
экономить на средствах связи. Да у него в номере стоял бы мощнейший
радиофакс со множеством функций!.. Более правдоподобным Яну казалось
предположение, что телефон принадлежал покойному мужу мадам Лэст, которому
она упорно присваивала посмертно чин генерала, хотя, судя по фотографиям,
он закончил службу прослужил задрипанным обер-капралом...
Редактор "Морнинг газетт" поставил Рамирова в известность, что
представленный им труд не подходит данному изданию "по внутриредакционным
соображениям". При этом он почему-то изъяснялся таким стилем, каким
пишутся витиевато-официальные письма и скверные литературно-критические
статьи.
- Уважаемый господин Рамиров! - почти декламировал он. - Мы
внимательнейшим образом изучили ваше... э-э... эссе, но к сожалению,
вынуждены признать, что оно получилось недостаточно внятным.
- Что вы имеете в виду? - сухо спросил Рамиров.
- Видите ли, современная обстановка настолько сложна, - продолжал
редактор, словно не слыша собеседника, - что всякий творческий работник
обязан - я подчеркиваю, обязан! - четко определить свою позицию, чтобы
излагать свое мировосприятие... Особенно это касается такого философского
жанра, как... м-м... эссе...
- Вы не могли бы изложить свое мировосприятие покороче? - осведомился
обозлившийся Рамиров.
- Что ж, извольте, - изящно продолжал редактор. - Повествуя о
проблемах социального бытия, вы избираете роль стороннего наблюдателя...
Говоря о Добре и Зле, вы невольно даете почву для предположений, что вы
сами витаете где-то вне этих категорий. В чем же, по-вашему, сила такой
авторской позиции?
- Значит, по-вашему, человек должен быть обязательно на стороне Добра
и бороться со Злом, причем так бороться, чтобы от этого самого Зла пух и
перья летели? - спросил Рамиров.
Краем глаза он ловил на себе уважительный взгляд швейцара, пившего
чай на своем рабочем месте у входных дверей. Видно, кричал Рамиров в
трубку на весь пансион, а Георгий обожал умные разговоры.
- Вы предлагаете другую альтернативу, господин Рамиров? - спросили в
трубке. - Ваши полемические аргументы мне, откровенно говоря, непонятны...
- Да поймите вы, черт вас побери, - заорал Рамиров, - что для начала
нужно хотя бы уяснить, что такое Добро, а что такое Зло! И вообще,
существуют ли эти понятия в чистом виде или они постоянно смешиваются,
переходят одно в другое? Я, прежде всего, хотел, чтобы люди задумались над
этим и не были излишне категоричными, иначе такое Добро добром не
кончится! А сегодня - тем более!.. И так уже на наших глазах одни люди во
имя добра уничтожают других, а все остальные аплодируют и кричат "бис"!
Это, по-вашему, Добро?!
- Что вы имеете в виду? - растерянно спросили в трубке. - Я
категорически отказываюсь вас понимать, господин Рамиров...
Ян решительно брякнул трубку на рычаг.
Таким образом, еще один вариант добывания денег, который теплился в
душе Рамирова слабенькой надеждой, отпал сам собой.
Когда Ян вернулся в номер, ему смертельно захотелось выпить. Это
желание было таким нестерпимым, что еще бы немного - и он плюнул бы на
данный самому себе обет и отправился бы к Георгию, по ночам
приторговывавшим наполовину разведенным спиртным, и долго уламывал бы его
дать в долг бутылку, а швейцар, конечно, упирался бы, бегая по сторонам
хитрыми глазками, но, скорее всего, Яну удалось бы уговорить бывшего
прапорщика, и потом последовала бы кратковременная эйфория, когда кажется,
что все вокруг - замечательно, и что все проблемы решаются легко, и что
тебя окружают только честные, близкие люди, и он, шатаясь, таскался бы по
пансиону из номера в номер в поисках понимания и очередных порций
спиртного, а потом бы наступило равнодушное отупение, а затем - только
тьма и беспамятство, и проснулся бы Ян на следующий день с жуткой головной
болью и ноющим, будто от побоев, телом, и тогда бы, наверное, опять пришли
черные мысли о том, что пора перестать влачить жалкое существование на
белом свете...
На этот раз его спас исписанный листок, валявшийся под столом.
Рамиров поднял его и машинально пробежал взглядом.
Он опять увидел перед собой лицо командира десантной группы
лейтенанта Евгения Бикоффа и услышал его презрительный голос: "Красиво
говоришь, писатель... Что же ты предлагаешь? Устроить всеобщее братание с
противником?!"...
И так отчетливо, будто это происходило вчера, Ян вспомнил свои мысли
и переживания в тот момент, когда нужно было во что бы то ни стало
доказать умным, честным, но слишком категоричным парням в военной форме,
что любая война - это жестокость, вытравливающая из души человека все
человеческое.
И тогда Рамиров схватил ручку и кинулся лихорадочно писать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89