Я созерцаю луну, парящую над облаками, и пытаюсь переварить плоды общения со своими спутниками.
Помнится, Слегин сравнивал положение, в котором он оказался, получив ультиматум Дюпона, с поездом, который вот-вот отойдет от перрона и на который можно успеть, только прыгнув в последнюю дверь последнего вагона.
Бедняга, он не ведал, что эта ситуация может повториться. Но с гораздо более трагическими последствиями. Теперь на карту поставлена судьба не одного, пусть даже очень большого, города, а всего человечества. Разумеется, если главарь Спирали не вздумал блефовать. Возможно, я был единственным, кто с ним общался непосредственно. И уж я-то знал, что Дюпон и в самом деле вынашивал подобные планы.
«Ваши современники не проживут и пяти лет, если я по каким-то причинам безвозвратно уйду в Иной Мир…
И гибель их будет долгой и мучительной»…
Вопрос: было ли это пустой болтовней претендента на лавры всемирного злодея, или он успел подготовить массовое уничтожение населения планеты?
Может — первое. А может — и второе… Теперь это вряд ли удастся узнать. Если, конечно, тандем ОБЕЗа и Инвестигации не сумеет вернуть к жизни маньяка. Но не так, как это делал в свое время я, а пробудив его черную душу, дремлющую в хрупком тельце какого-то ребенка.
Представь, что где-то на свете в эту минуту живет мальчик. Или даже девочка: если верить шефу, закономерностей в переселении душ сообразно половой принадлежности не существует. Этот ребенок может быть сиротой или иметь полный комплект близких родственников. И никто из его окружающих, ни он сам не подозревают, какой миной замедленного действия он является.
В этой связи возникает один весьма неприятный вопрос: предположим, что Шепотин, Гульченко и прочие сыскари однажды (а самое главное — вовремя) доберутся до этого ребенка. «Носителя», как они упорно именуют детей, чье тело стало убежищем для «мертвых ДУШ». И что тогда? Сумеют ли они остаться объективными и не отождествлять сознание своего врага номер один с его физической оболочкой? Сделают ли они скидку на то, что перед ними ребенок, или станут обращаться с ним так, как положено обращаться с самыми гнусными и бесчеловечными преступниками?
И какую роль во всем этом они отводят мне? И тут меня всего обдает жаром. Теперь понятно, чем было обусловлено нежелание шефа отвечать на мои вопросы относительно моей реинкарнации и задержки с «эвакуацией». Просто он не хотел мне говорить правду. Потому что, в принципе, я им был не нужен сам по себе, как бывший инвестигатор. Если бы я не позвонил Шепотину, то обезовцы никогда бы не вернулись за мной. Они наверняка считали, что сумели вернуть на место сознание Саши Королева, как взятую напрокат вещь. Они лишь поставили галочку в длинном списке детских имен и фамилий. Или крестик. Или прочерк, означающий, что данный носитель «пуст».
И они не удосужились доложить Шепотину о том, что нашелся один из его бывших подчиненных.
И даже после того, как я сам вышел на связь с Игорем, он не придал особого значения факту моей реинкарнации. Он даже не поинтересовался, когда и как меня угораздило отправиться в дюпоновский «иной мир». Ему на это было наплевать. И не удивление, и не радость он испытывал, разговаривая со мной той ночью, а всего лишь досаду, ведь звонок мой означал, что со мной придется возиться, тратить на меня время, отвлекать людей от тайной операции…
Значит, не я первый и не я последний и такое случалось в их практике и раньше. Возможно, даже не один раз, а в десятках, сотнях случаев.
«Издержки», сказал Гульченко. Живые издержки чудотворчества сильных мира сего.
Теперь понятно, почему обезовцы и Шепотин были вынуждены эвакуировать меня из Дейска. Видимо, они уже имели печальный опыт по этой части. Не все же реинкарнированные были намерены притворяться малышами. Наверняка среди них находились те, кто начинал качать свои права (и прежде всего перед родителями), требовать, угрожать жалобами в разные инстанции… И тогда в отношении «невозвращенцев» было придумано нечто такое, что позволяло избежать утечки секретной информации о массовой реинкарнации.
Единственный надежный способ заставить взрослых детей молчать заключался бы в том, чтобы изолировать их от контакта с обществом, поместить в такое место, куда не могут добраться ни родственники, ни репортеры, ни правозащитники.
Что-то вроде интерната. Или детского дома. А точнее — «взрослого дома»…
Значит, туда-то меня сейчас и везут. Нет, на произвол судьбы меня, конечно, не бросят. Хотя бы потому, что я понадоблюсь им в качестве консультанта — ведь в бытность свою инвестигатором я почерпнул много разной информации, в том числе и о реинкарнации. А если еще проговорюсь, что последние дни своей жизни провел в компании Дюпона, — то и тем более…
Им очень надо успеть запрыгнуть на ходу в набирающий скорость состав.
При этом они не боятся ни угрызений собственной совести, ни всемирного возмущения. Они не гнушаются лгать родителям, рушить семейное счастье, подвергать детей бесчеловечным опытам. Им плевать на любые тяжкие последствия своей аморальной деятельности.
По той же причине, которой руководствовались те, кто вершил судьбы мира во все времена. Когда стоит отнюдь не умозрительно-литературный вопрос «быть или не быть», все средства годятся, чтобы выцарапать у судьбы положительный ответ на него. Если это удастся — то, как известно, победителей не судят. А на нет — и суда нет.
Наверное, по большому счету именно так и следует поступать. Решительно, не оглядываясь на возможные последствия и не прислушиваясь к стонам тех, кто пострадал от этой решительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135