«Уже как минимум два „уникальных“ ожерелья, „музейных экспоната“! — с досадой думал Алексей. — За три тысячи баксов». Нет, кажется, он все-таки был прав, когда сделал вывод, что дорогая вещь — никакая не покупка, а всего лишь временная декорация, ВЫМЫСЕЛ студента-гуляки Паши Гостенина, всего лишь замысловатое средство достать денег на широкую, ничем не стеснённую жизнь и карточную игру по-крупному с Красавчиком.
— А-а, вы об этом, — усмехнулся между тем фотограф. — Это и правда делалось в ателье, но тем не менее снимал тоже я. Нравится?
— Очень, — кивнул Алексей. — Так вы чтоже, получается, и в ателье успеваете работать?
— Иногда, пару раз в неделю, если есть заказы… Но в ателье — это сильно сказано, у меня две комнаты — студия и лаборатория, там и работаю.
— А вот эта штучка, что у девушки на шее, — Макаров указал на ожерелье, — она дорогая? Или бутафория?
— Очень дорогая, — подтвердил фотограф ровным голосом, так что нельзя было понять, шутит он, смеётся над глупым отдыхающим или говорит правду. Но дальнейшие его слова развеяли сомнения. — Золото, очень тонкая работа, — продолжил парень. — В местном музее беру напрокат, если есть желающие сняться, за отдельную плату. Это историческая вещь, ещё немецких мастеров, довоенная…
— И дорого она стоит? Сколько примерно?
— Не меньше десяти штук… Точно не знаю, можно в музее, у искусствоведа спросить.
—Ого, — покачал головой Макаров. — А сделать такую же можно?.. Ну, заказать у местных умельцев?
Парень странно, словно изучающе, взглянул на него. Потом усмехнулся.
— У каких ещё умельцев? Вам же говорят, немцы делали, до войны, — сказал он и, решительным движением сняв стенд с телескопического штыря из лёгкого светлого металла, сложил его, словно книжку, и спрятал в деревянный чемодан. Похоже, ему не хотелось больше разговаривать с Алексеем.
— Тяжело вам, наверное, живётся, заработки низкие? — спросил его Макаров, стараясь как-то смягчить возникшую внезапно между ним и фотографом отчуждённость из-за его, как ему самому показалось тогда, слишком глупого вопроса — типичного вопроса тупого пляжного зеваки…
— Когда как, — небрежно бросил не желавший, очевидно, продолжать дальше разговор фотограф и закинул на плечо ремень своего плоского ящика, куда уместились и разобранный штатив, и стенд с телескопической стойкой, и плёнки с кассетами для «Полароида». — Всего, — сказал он Макарову и со своими развешанными на шее и плечах фотоаппаратами двинулся прочь вдоль кромки пляжа.
19
Место, откуда можно позвонить, Макаров отыскал без особого труда. Поднявшись по крутой лестнице с пляжа прямо в центр города, как только он выбрался на центральную улицу и повернул в направлении своей гостиницы, так сразу увидел голубую вывеску «Почта, телеграф, телефон». Он в первый раз забрёл по пляжу так далеко от гостиницы, которая находилась почти на краю города, впервые поднимался от моря на вершину поросшего густой растительностью прибрежного обрыва, пользуясь центральной городской лестницей, построенной, как сообщала блестящая медная табличка у подножия, к какой-то годовщине или круглой дате и выложенной мозаичными рисунками, и был приятно удивлён и обрадован тем, что специально разыскивать телефон, по которому можно позвонить и Пауле, и в Москву, не нужно.
Однако с Паулой поговорить не удалось: девушка не зря просила позвонить именно в шесть. Теперь же, когда большая стрелка наручных часов Алексея успела перейти за отметку семи часов, ему не слишком радушно ответили, что Паулы нет и больше звонить не нужно, потому что она будет поздно. Макаров сразу не сдался и попробовал выяснить у говорившей старушечьим голосом женщины, где можно девушку найти теперь или, например, завтра, но ответа на свой вопрос не получил, а услышал лишь короткие гудки в трубке.
Со вторым звонком должно было быть получше, поскольку имелось несколько междугородных кабин с телефонными автоматами двух типов: в автоматы первого типа надо было кидать купленные в кассе жетоны, после чего набирать нужные код и номер, другие же управлялись из кассы, и это был уже какой-то незнакомый Макарову метод автоматической связи. Соединение с абонентом производилось немедленно, едва желающий позвонить входил в кабину и снимал трубку, но предварительно он должен был сообщить кассирше номер телефона и город, куда собирался позвонить, а также внести аванс как минимум за три, а то и за большее число минут предстоящего разговора. Тут, согласно висевшему возле кабин объявлению, всем процессом переговоров и, главное, подсчётом оплаты за них занимался компьютер. По идее, это должно было быть удобным для всех, так как народ у нас обязательный, дисциплинированный и, боясь быть прерванным в случае недоплаты на полуслове, обычно вносит больше денег, чем требуется. Тут бы, кажется, с помощью умной машины и возвращай им лишнюю часть внесённых денег, однако на деле получалось совсем не так. «Компьютер» управлялся с расчётами по автоматам второго типа весьма своеобразно: в случае превышения оплаченного заранее времени деньги требовались весьма строго, а вот в случае переплаты (а таких случаев, судя по всему, было большинство) желающих получить обратно свои «кровные» встречал лишь холодный взгляд серых глаз кассирши и бланк квитанции, где работающий на микросхемах электронный помощник женщины в графе «остаток» неизменно проставлял нули. И тут уж обсчитанному не могли помочь ни скандалы, ни уговоры.
Но Макарова все это не очень смущало. Он отдал бы плату и за десять минут вперёд, не требуя потом сдачи, лишь бы, закрывшись в кабине, говорить с полковником Воронцовым нормальным спокойным голосом, а не орать, срывая голосовые связки, как делало большинство подходивших к автоматам людей, пытавшихся, казалось, докричаться до других городов без помощи телефонных проводов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86