И мы говорим: пожалуйста, приходите, покупайте, увозите домой! Но только честно, законно обменяв в Госбанке свои деньги на наши. «Черного рынка» мы у себя не допустим. Вывозить ценности в обмен на ношеные джинсы и жевательную резинку не позволим и будем беспощадно бороться с этим!
Я напомнил «Антону Павловичу», зачем пришел. И он, взяв у меня книгу Лемана, вышел из кабинета. Минут через десять он вернулся и сказал:
— Мы кое-что предпримем. Но предупреждаю, надежды немного! Впрочем, посмотрим. Звони и заходи.
Однако мои дальнейшие поиски отняли у меня все свободное время, и я не смог в ближайшие дни заехать к «Антону Павловичу».
Вечером мне позвонил по телефону любитель канареек Константин Егорович. Захлебываясь от радости, он сказал, что архитектор Савватеев примет его на следующей неделе «по неотложному делу» и он, комендант, будет обязан мне «по гроб жизни». Вот тут я и спросил его: кто теперь занимается с учениками Андрея Яковлевича. Комендант объяснил, что они недавно вернулись из поездки в Клин и из-за болезни Золотницкого пока трудятся в разных цехах. Я попросил коменданта приготовить список учеников с указанием цеха, где и кто из них работает.
На следующий день я заехал к Константину Егоровичу и взял у него список учеников. Мне предстояло поговорить с четырнадцатью ребятами и еще с двумя, которые ушли на фабрику смычковых инструментов. Между прочим, комендант сообщил, что в тот день, когда я обнаружил в платяном шкафу красный портфель, он перенес все музыкальные инструменты заказчиков из мастерской в соседнюю комнату и сам выдает их по квитанциям. На дверь мастерской снова наложены сургучные печати, ключи же от мастерской и медная печать хранятся у него, коменданта, в металлическом ящике.
Я начал разговаривать с учениками. На мои вопросы они отвечали почти одно и то же, и описывать каждую встречу не стоит. Только двое из них заинтересовали меня, сын судового плотника Иван Ротов — золотоволосый паренек со светло-голубыми глазами, курносый, в обтягивающей его худую фигуру тельняшке и вельветовых зеленых брюках чем-то напоминавший подсолнух в цвету. И его неразлучный дружок — сын контрабасиста Володя Суслов. Из-за густых черных волос и глаз, словно угольки, горбатого носа и вечного черного свитера его прозвали в столярном цехе галчонком.
Оба они, как и остальные ученики, очень любили Андрея Яковлевича Золотницкого, несмотря на его ворчливость. Мастер не только учит работать и поправляет их ошибки, но еще находит время потолковать с ними о мастерах итальянской и русской скрипок, об их жизни, о своем трудном пути художника-умельца. Ребята очень обрадовались, когда их учитель получил первую премию на конкурсе смычковых инструментов. Да, конечно, старый мастер любил поворчать, иногда подолгу бранил за промахи в работе, а другой раз неожиданно на полуфразе хватался за сердце. Тогда они, ученики, давали Андрею Яковлевичу нитроглицерин или валидол, укладывали его на диванчик и, чтобы не шуметь, потихоньку отправлялись в буфет или выбегали на улицу.
Значит, в это время в мастерскую мог войти кто хотел? О, нет! Ученики составили расписание дежурств, и двое из них всегда оставались или возле двери мастерской, или прогуливались неподалеку от нее по коридору. И никто из посетителей или сотрудников тогда не мог войти в мастерскую? Нет! Они, дежурные, останавливали любого, кто брался за ручку двери, и просили немного подождать. Мастер просыпался, приоткрывал дверь и кричал: «Опять разбежались, хунхузы!» или: «Устроили себе праздник Пимена-гулимана и лентяя преподобного!»
А не могли эти дежурные тоже уйти куда-нибудь? Нет! Их проверяли товарищи и, если заставали далеко от мастерской, давали взбучку. Ведь за дверью были не только ценные музыкальные инструменты, но в платяном шкафу еще висела одежда учеников: перед работой они снимали свои костюмы и надевали синие халаты с фартуками.
А они, Иван и Володя, были в мастерской тридцатого декабря? Нет! Тридцатого с поездом девять десять утра они выехали «передовыми» в Клин, чтобы договориться насчет общежития. А правда ли говорят, что вот они, дружки, дежурили двадцать девятого декабря днем? Володя вытащил из кармана записную книжку в синем переплете, полистал и подтвердил, что так и было. Не вспомнят ли ребята, кто приходил в этот день в мастерскую? Только они приступили к работе, приехал архитектор Савватеев, привез для ремонта скрипку из своей коллекции. И Андрей Яковлевич, посмотрев ее, сказал, что к тридцатому все будет готово. Потом приходили заказчики за починенными инструментами, приезжал кинорежиссер Разумов со своей невестой-скрипачкой и приглашал Андрея Яковлевича к себе в новогодний день — послушать игру невесты и убедиться, какая у нее отвратительная скрипка. Мастер сказал, что в день Нового года поедет с внуком в цирк, и предложил привезти скрипку в мастерскую тридцатого декабря.
Ну хорошо, а Михаил Андреевич не заходил двадцать девятого? Они — Иван и Володя — с уверенностью ответили, что скрипача в тот день не было. А не вспомнят ли ребята, кто из посетителей был в мастерской тогда, когда Андрей Яковлевич отлеживался в подсобной комнате на диванчике.
— Никто! — отвечали хлопцы. — Этого не могло быть! Мы, дежурные, никого туда не пускали!
— Постой, постой! — воскликнул вдруг Иван. — А Любовь Николаевна?
Выяснилось, что к вечеру Люба принесла обед и дежурные остановили ее перед дверью. Но она сказала, что спешит за елкой, только тихонько поставит судки с обедом на стол и сейчас же уйдет. А Любовь Николаевна так и поступила? Да, но все-таки, когда она была в мастерской, Андрей Яковлевич встал и позвал их, ребят, а сам сел обедать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36