Врач деликатно вышел. Знаменский подал Власову знак, предлагая тоже пока удалиться. Тот сделал вид, что не заметил, и с жадным вниманием смотрел на Риту и Алексея. Тогда и Знаменский остался. Иван Федотович обиженно застыл, не желая соглашаться, что он лишний.
А молодые были поглощены друг другом и не обраща­ли внимания на окружающих. Алексей – по слепоте, Рита – то ли забывшись, то ли из принципа пренебрегая старомодными нормами скромности.
С горя забросив парикмахерскую, она выглядела еще моложе и – на вкус Пал Палыча – красивее. Прижав­шись к Алексею грудью, таяла от нежности, светилась радостью.
Но вот схлынул напор чувств, в их воркование вторг­лась действительность:
– Я была у тебя на кафедре, принесла замечания по диплому.
– Молоток, попозже прочтешь мне.
– Алеша, профессор сказан, что ты будешь в порядке.
Алексей чуть отстранил ее и произнес спокойным крепким голосом:
– В данном случае важнее не то, что сказал профес­сор, а то, что говорю я. А я говорю «да». Во-первых, не намерен отказываться от удовольствия смотреть на тебя. А во-вторых, я, черт возьми, архитектор и должен видеть свои проекты!
– Ты – во-первых, черт возьми, архитектор.
– Не жаль уступать первое место? Ладно, так или иначе, я собираюсь быть в полном порядке… А нет, найду тебе кого-нибудь поприличнее.
– На кой шут он мне сдался! Я его… – она зашептала Алексею на ухо, оба засмеялись.
Опять был объявлен перерыв на ласки.
Власов – этакая верста коломенская в углу – нали­вался тяжелой темной думой. Демину-старшему сделалось вовсе невмочь.
– Между прочим, я вчера известила предков, что выхожу замуж, – с нарочитой небрежностью обронила Рита. – Слава Богу, объяснение заочное, без ахов и охов.
– Забыл, где они сейчас?
– В Африке, в этом… нет, все равно не выговорю.
– И не стыдно?
– Нет. По географии я всегда знала только одно: Волга впадает в Каспийское море.
Алексей погладил ее по щеке:
– Ревешь?
– Это от стыда за невежество.
– Слезы отменяются, слышишь? Потекут ресницы, красота насмарку… А с родителями все-таки неловко.
– Если помнишь, два месяца назад мне стукнуло восемнадцать. Могу участвовать в выборах, водить маши­ну и вступать в брак.
Ошеломленный новой бедой Иван Федотович так громко сглотнул, что Алексей услышал.
– Кто тут еще?
Иван Федотович прокашлялся.
– Отец! Ты что же молчишь?
– Ладно-ладно, я потом, – пробурчал тот.
– Что еще за «потом»? Иди сюда.
Отец приблизился, вложил в ладонь Алексея свою руку.
– Здорово, старый партизан! Вы пришли вместе?
– Н-нет… Я прямо с работы…
– Лучше бы вместе. И вообще… у тебя иконки с собой нет?
– Какой иконки? – обомлел Иван Федотович.
– Эта дурочка официально сделала мне предложение. Может, сразу и благословишь?
Иван Федотович беспомощно потоптался: огромные Ритины глаза в мокрых ресницах (которые не потекли, потому что не были накрашены), счастливо улыбавший­ся сын с белой повязкой поперек лица…
– Ты сначала хоть из больницы выйди, а тогда женись!
– Невеста, примем совет бывалого человека?
– Давай.
– Тут к тебе следователь, – нашел отец повод рети­роваться.
– Да? Полно гостей.
– Здравствуйте, Алексей. У меня разговор на две ми­нуты, – подал голос Знаменский. – Вы имеете право на гражданский иск к Платонову.
– То есть?
– Для возмещения понесенного вами ущерба. У него описано имущество.
– Да зачем, Пал Палыч? – изумился Алексей. – Не буду я заявлять никакого иска! На его деньги мне реши­тельно плевать. Еще не хватало!
– В общем, я этого ждал и понимаю. Остальные воп­росы на днях. Не буду мешать… Игорь Сергеевич, вы хотите что-нибудь спросить или сказать?
– Нет, нет… желаю здоровья и вообще счастья…
Алексей поблагодарил – не поняв, кого.

* * *
Напротив главной проходной Петровки, 38, через улицу, находилась стоянка такси.
С зарплаты на такси не поездишь, но сегодня в карма­не у Пал Палыча лежала премия – раз. Они с Зиночкой спешили к Томину – два. Дождь прекратился, давая воз­можность пребывать под открытым небом – три. И пото­му они пристроились в хвосте довольно многолюдной очереди.
Она имела настроение добродушно-шутливое. У оче­редей ведь бывают разные характеры. Попадется, напри­мер, кто-нибудь склочный, заведет ругань с продавщи­цей или соседями, заразит остальных. И уже уйдет потом, и «зараженные» сменятся новыми людьми; но и новые продолжают ворчать и цапаться, сами не зная почему. А суть в «закваске», которую очередь получила и долго не может от нее избавиться.
Той, где оказались Знаменский с Кибрит, кто-то, наверное, оставил в наследство веселый, легкий дух. «Очередники» подтрунивали друг над другом, раскован­но искали попутчиков для кооперации. Ожидание тяготило куда меньше, чем обычно. Те, кто выстраивался сзади, спустя короткое время тоже теряли равнодушную отчуж­денность горожан и «включались».
Вот двое подошли со скучными деревянными физио­номиями. Глядь, через несколько минут начали беззлобно пикироваться:
– Женился бы ты, Валентин! Ведь уж избегался, из тебя скоро песок начнет сыпаться.
– Из тебя самого скоро посыплется!
– Да, но за тобой даже подмести будет некому!..
Коллективным развлечением служил пьяненький му­жичок, которого шоферы не брали. Он был, однако, преисполнен оптимизма. Да еще грели его сердце две бутылки пива; он перехватывал их и так и эдак: мешали рукам, ибо все порывался приплясывать и петь. Тогда поставил их к столбу и в веселии забыл. Вдруг увидал и умилился:
– Гляньте-ка, гляньте! Бутылки-то мои какие у-ум-ные!
Опять покуролесил и опять умилился:
– А пиво стоит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16