раз уклоняется, донимать прямыми вопросами бесполезно, надо повременить.– Ну, смотри… – согласилась она. – Только рассказывать почти нечего. Что было – я писала.– Лучше без меня в доме-то? Или хуже?– Тихо, Миша.– Тихо… Ну, дальше?– Катя все с Виктором Зуевым. Целуются по углам напропалую. Я думаю, пусть, а? Он парень хороший.– Ладно, пусть.– Третьего дня у твоих была. С матерью погоревали вместе, а отец так ругается – страшное дело. Даже про ревматизм забыл.Все это Багров пропускал мимо ушей.– Что все про других? Про себя скажи.– Не разберу, чего ты добиваешься… Ну, живу день за днем. Бабы в глаза жалеют, а за спиной – кто как. Клиенты чаевые суют – на бедность, видно. Участковый заглядывал – велел непременно про тебя заявить, если что… Еще рассказывать?Надвинулся момент главного объяснения, а у Багрова – хоть тресни! – слова не шли с языка. Он плеснул пальца на два водки в стакан. Голодный желудок мгновенно всосал и выбросил отраву в кровь, и Багров сумел выдавить:– Загорский как изволит поживать?– Загорский?..Майя Петровна не удивилась вопросу, то был один из привычных заскоков мужа; но испытала секундную растерянность, оттого что всплыл в памяти совсем недавний разговор о Загорском с Леной.– Не знаю, кажется, поехал куда-то.– А говоришь – «не знаю»!– Тут про всех все знают, – возразила она.– Именно! И захочешь утаить, да не удастся, Майя Петровна!Он возбужденно закружил по комнате. Майя Петровна все еще не могла взять в толк, что с ним происходит.– Миша! Ты много выпил, что ли?– Пустяки я выпил.– Тогда не пойму… Как будто играешь. А игрушки-то живые – Катя, ты, я. И всем больно!.. Я хочу знать, что случилось. Ведь все очень серьезно, Миша! А мы – о чем говорим? Бабы, клиенты, теперь еще Загорский!Багров сел на место, сжал пустой стакан. Произнес с ненавистью, отбросив все недомолвки:– О нем и говорим. О нем да о тебе.– Что?!.. Так вот с чем ты шел! – ужаснулась она.– Да. С тем шел, с тем и пришел.Излишне и уточнять, зачем пришел. Если уж ударился в бега, прорвался через полстраны – ясно, что у него на уме.Сидит против нее, между воспаленных красных век – мрак и безумие. Прощается с ней, готовясь переступить последний рубеж. Ее муж. Чуждый, будто бесом одержимый… и несчастный. Господи, как она устала искать выхода, бороться! Но она за него в ответе, не может оставить на съедение самому себе.Когда Майя заговорила, Багров изумленно дрогнул от тихого сострадательного голоса:– Ну что у тебя за судьба, Миша?.. Зачем все так нелепо… Всю жизнь шиворот-навыворот, шиворот-навыворот… Даже воз черемухи – в сущности, тоже нелепо…– Это к чему?Он ждал оправданий, покаяния. Может быть, под всеми завалами ревности, ярости, обид тлело желание простить. Ее, не его, нет.– К тому, что зря ты шел, Миша. Ничего нет. Ничего. Пусто.Багрова будто по затылку огрело этой ее материнской жалостью.– Врешь! – ахнул он.– Когда я врала…Никогда, он знал. Но сейчас восстал против своего знания.– Майка, ты не шути! Ты мне душу не выворачивай! По-твоему, я как волк, как бешеный пес… все эти дни где ползком, где бегом… по лютой стуже… куски воровал… это что все – сглупа?!..– Лучше не рассказывай.– Нет, ты говори – сглупа?.. Я ведь все равно дознаюсь, пара пустяков!– Дознавайся… Мне бы оскорбиться, а даже сил нет. У кого только повернулся язык?– Скажешь, и под вечер к нему не бегала? И до дому он тебя не провожал? И… все прочее? – слабея, перечислял Багров, а мысли спутывались и в голове что-то опрокидывалось вверх тормашками.– Провожал? – переспросила Майя Петровна. – А-а, вон что!.. Хорошо, сейчас я расскажу, как он меня провожал!Она рассказывала с малейшими подробностями, какие могла припомнить, что-то намеренно повторяла, сознавая, что ему важно все до последнего звука и жеста.Багров умирал и воскресал одновременно. Умирал, скрежеща зубами, бешеный, одичалый человек с наточенным на соперника ножом. Воскресал не оскорбленный, не опозоренный женой муж – жертва клеветника.Когда она умолкла и ходики отстукали десятка два неспешных тик-таков, спросил едва слышно:– А погода была хорошая?Полная чушь. Что за разница – хорошая ли, плохая погода! Но Майя Петровна приняла вопрос серьезно. Значит, какой-то малости Михаилу не хватило или просто времени для окончательного поворота.– Ветер дул сильный, Миша.Ветра она терпеть не могла и помнила, что поспешила распрощаться с Загорским, потому что продрогла.Багров толчком поднялся и рухнул поперек стола лицом в ее ладони.– Маюшка, прости! Подлец я, что поверил! Прости, Маюшка…Рукам стало мокро. Впервые он при ней плакал. Майя Петровна тоже не была плаксива, но его потрясение, тихий жаркий шепот вызвали слезы и у нее. На душе посветлело, снизошел мир.Она простила. Конечно, простила, ведь как никто другой понимала, почему он поддался Калищенке. Отбивая Майю у Загорского, Багров отбил не девственницу. Эта заноза засела в нем навсегда: что тот был первым. Ему это представлялось особым преимуществом и вечной опасностью.Тем более что Загорский упорно держался радом, словно выжидая своего часа.Майя Петровна понимала мужа. Он ее – нет. Хотел за строптивость наказать одиночеством. При избытке жизненных сил, которыми был наделен, и помыслить не мог, что протекшие полгода Майя наконец-то отдыхала по ночам…
* * * Между тем в дежурке кипели страсти. Опять спорили, каждый по-своему трактовал линию поведения Багрова с момента, когда шофер высадил его на шоссе. Оттуда лежали три дороги: асфальтом, лесом и полем. Полем – дальняя – слабо утоптанной тропинкой до деревни и птицефермы, оттуда тракторной колеей к Еловску.– На кой шут ему крюка давать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32