Он сунул деньги в карман.— Я скоро.Последние языки солнца выползали из кабинета, оставляя следы в виде глубоких синих теней.
* * * — Точно кушать не будешь?Мама поставила на стол сахарницу и две знакомые с детства фарфоровые кружки с рисунками из «Золотого Петушка».— Нет! Я только-только.— Зачем есть где-то, незнамо что, если до дома пять минут ходьбы. Ледогоров не ответил, помешивая крепкий душистый чай.— Спасибо за лекарства, сынок. Я даже не представляю, сколько они стоят.Он махнул рукой.— Мне ребята бесплатно достали.Пригубил чай.— Мам, я увольняюсь из милиции.Она никак не отреагировала. Отломила кусочек пряника, подвинула ему розеточку с вареньем.— Что-нибудь случилось?Он усмехнулся.— Нет. Просто устал. Хочу спокойной жизни. Хочу семьи. Хочу денег.Она кивнула.— И куда ты пойдешь?— Мало ли хороших мест? Вон сколько бывших наших ребят в службах безопасности работают.Она опять кивнула. Он рассердился.— Я думал, ты обрадуешься! Ты же сама этого всегда хотела. А сидишь мрачнее тучи.Мама прожевала пряник и замахала руками.— Что ты, что ты! Я просто очень хочу, чтобы все было так, как ты действительно хочешь, сынок!— Так я хочу!— Ну и замечательно.За окном набегали сумерки. Ледогоров поднялся.— Пойду домой. Устал.— Конечно, сынок, — мама помялась секунду. — Доктор звонил. Сказал, что у тебя срок кодировки уже вышел. Спрашивал, надо или нет снова… — Она умолкла.Он взял ее за руку.— Не волнуйся! Уже ничего не надо.— А может…— Не может.Мать кивнула, но глубоко в глазах ее продолжала гнездиться тревога. Ледогоров поцеловал ее в сухую щеку.— Меня даже не тянет.Она снова кивнула.— Проводи меня до дверей.Теплый воздух, струящийся от остывающего асфальта, делал вечерний пейзаж размытым как акварель. Пахло бензином, гарью и сиренью. Ледогоров поддал носком кроссовки пустую банку. Она с лязганьем покатилась по тротуару. Немногочисленные прохожие обернулись. От второго удара она вылетела на мостовую и хрустнула под колесом грузовика. Ледогоров достал сигарету, повертел ее в пальцах и убрал обратно в пачку. Было душно.
* * * Грозы хочется, но ее нет. Хочется ветра, но и его нет. Даже темноты нет настоящей. Вместо нее серо-коричневая дымка, слегка колышущая занавеску.— Ты никогда мне этого не простишь.— Не говори ерунды.— Я всегда тебя чувствую.— Чушь! Причем здесь ты!На потолке пляшет синий отблеск работающего в окне напротив телевизора. Внутри него мечутся тени.— Я знаю.— Прекрати.— Я знаю.— Прекрати, я сказал!— Ты никогда раньше на меня не кричал.Он садится и тянется за сигаретами. Огонек зажигалки вспыхивает во мраке теплым маячком.— Извини.Она целует его в спину.— Я же говорю — не простишь.Он не отвечает. Она приподнимается и приникает к нему всем телом.— Я всегда тебя чувствую.Темно.
* * * — Ледогоров? Да, есть такой. — Вышегородский переложил телефонную трубку из одной руки в другую. Собравшиеся на утреннюю «сходку» опера притихли. — Нет, не в отпуске. Да, работает. Пишу.Небо за окном имело нежный сапфировый цвет. От проснувшегося солнца воздух казался размешанным в розовом тумане. Тополь замер как затаившееся в засаде гигантское диковинное насекомое. Ледогоров смотрел на все это и даже взглядом не хотел возвращаться в душный полутемный кабинет к запахам пыли, бумаги, клея и кожи.— Хорошо. Я записал. — Артур положил трубку и задумчиво посмотрел на телефонный аппарат. — Все работать. Саша, задержись.Опера потянулись к выходу. Идущий последним Армишев аккуратно притворил дверь. Ледогоров отвернулся от окна и вопросительно посмотрел на Вышегородского.— Кто это?— У СБ. Вызывают тебя. — Артур оторвал листок календаря. — К одиннадцати. В отдел служебных проверок.Ледогоров взял протянутую бумажку.— Понял. Буду.— Что ты натворил?Он усмехнулся.— Не боись. Если бы натворил — в прокуратуру бы вызывали.Из-за крыш наконец вынырнул красный сверкающий шар солнца. Его рыжие языки лизали пол кабинета.— Я пошел.На часах было десять. Он зашел в «Василису», взял «полтинник» коньяку и, усевшись в угол, закурил.Через пять минут после его ухода хмурая сменщица Ксении Валя удивленно повертела перед глазами нетронутую рюмку и, пожав плечами, слила содержимое обратно в бутылку.
* * * — С какого года в органах?— С девяносто первого?— Где и на каких должностях работали?Майор-«уэсбэшник» был немолод, худ и невообразимо скучен. От одного его вида во рту становилось кисло. Он носил очки со стеклами-«хамелеонами» и все время казалось, что у него просто нет глаз.— У вас на столе выписка из моего личного дела.— Неважно. Я хочу услышать от вас.Ледогоров вздохнул и посмотрел на высокий потрескавшийся потолок.— Я не помню. Много всего было. Память подводит.Майор оторвался от материала перед собой, достал пачку «Невских» и закурил. Ледогоров почему-то подумал, что «Невские» припасены специально для демонстрации честности и бедности, а где-нибудь в столе найдется и пачка нормальных сигарет.— Зря ты так начинаешь. Проблемы у тебя серьезные.Ледогоров вынул из кармана свой «Вин-стон» и взял со стола зажигалку.— Да? Надо же.— Точно. И я не разрешал тебе курить.— А я тебе.— Хватит тыкать мне.— Ты первый начал.— Я официальное лицо…— А я «хрен с бугра».Ледогоров с удовольствием выпускал дым. Майор пришел в легкое замешательство. Видимо, еще никто не вел себя так в его кабинете. Он нервно потер ладонью мгновенно вспотевший лоб и уткнулся в лежащие перед ним бумаги.— Значит так, Александр Игоревич, — продолжил он официальным тоном. — К нам поступило заявление от директора магазина «Аре» Заправиной Софьи Николаевны, в котором она пишет, что вы, сожительствуя с работницей магазина Юлией Шадриной, постоянно требуете повышения ей зарплаты, покрываете совершения ею хищений из магазина, угрожаете… А два дня назад вы в состоянии алкогольного опьянения ворвались в магазин, избили двух друзей Заправиной и грозили ей самой физической расправой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58