— Тогда и я не буду.Кофе здесь разливали в красивые чашечки с золотым ободком. Антон пригубил.— А у Ксении в «Василисе» лучше.За окном, на остановке изнывающие от жары люди провожали взглядами невесть откуда взявшуюся поливальную машину, едущую по другой стороне улицы. Повеселевший Паша ковырял ложкой внушительную цветную пирамиду из мороженого.— Как впечатление от поездки.Антон пожал плечами.— Так сразу не расскажешь. Но одно точно. Жить — хорошо!— Ты действительно ожил как-то.Антон усмехнулся, снова глотнул кофе.— Знаешь, Саня! Побыв там три месяца, я понял, что все мои психозы и депрессии — детский сад. Я хожу по улицам во весь рост и вожу ребенка в кино. Моя семья не прячется в подвале разрушенного дома. Моим близким не угрожает постоянная опасность попасть под обстрел, подорваться или быть мимоходом расстрелянными. Я как-то по-другому на все посмотрел. Все, что происходит в моей жизни — это не беда. Беда там, а у меня — проблемы, которые можно решать.Он достал папиросу и сунул ее в рот, не зажигая.— Чертов Цыбин один раз меня едва не убил и дважды чуть не свел с ума События, описанные в повести «Цепь 1. Цепь».

. Я так думал! Я ошибся. Стрелял в меня он, а сводил себя с ума я сам. Всего-то понадобилось дать пострелять в себя побольше, чтобы это понять.Ледогоров быстро бросил на Антона взгляд. Еще недавно одно имя киллера, расстрелявшего несколько лет назад всю челышевскую группу и попавшего под машину при задержании, могло вызвать у него неадекватную реакцию. Навязчивая идея, что убийца ушел от возмездия, сознательно убежав в другой мир, рвала Антона изнутри. Психика опера — тонкая и очень сложная система. Она мало кому понятна и обычным людям, даже близким и любящим, очень трудно заметить, когда она начинает рушиться. Заметить трудно, а усугубить — легко. Достаточно неосторожного слова, несправедливого упрека, секундного недостатка душевной теплоты…— Папа! А какого цвета шарик тебе больше нравится?Паша перестал поглощать мороженое и воззрился на руины былой пирамиды.— Все красивые. — Антон продолжал мусолить во рту «беломорину».— Но какой больше?— Зеленый.— Зеленого не было!— Тогда желтый.Паша полез в креманку ложкой. . — Возьми. Я его тебе дарю.Антон повернулся, вытер ему рот и чмокнул в макушку.— Спасибо, дорогой. Ешь. Я не хочу.Он наконец прикурил.— Вот так, Саня! Так что я теперь спокоен и весел. Потому что живу, люблю…— Папа! Я дорогой — потому что дорого стою?— Ты бесценен.— А сколько мороженого можно на это купить?Ледогоров допил кофе. Он смотрел на Антона и думал, что все здорово, но не так просто. Он думал, что тот просто перешагнул через очень сложный этап, но кто знает что впереди. Он думал, что, может, надо бросить все и бежать, как мечтает об этом Жаров. В тайгу, в тундру… Думал, что каждого где-то подстерегает свой Цыбин и что, бросив пить, он сам стал слишком много думать.— В общем, Тоха, ты — уникум! Человек, которому Чечня пошла на пользу.Подошла девушка в фирменном переднике с логотипом кафе.— Извините, но у нас не курят.— Ой, это вы извините. — Антон торопливо затушил папиросу в блюдце. — Ты что? Думаешь, я там один такой был? Да каждый третий как я. — Он рассмеялся и начал загибать пальцы. — Первые — те, кто за деньгами, хотя платят уже хреново. Дальше — «залетчики», которых с нетерпением ждет дома прокуратура, и те, у кого внутри что-то не так. Вот и весь список.Ледогоров улыбнулся.— Повторить заход не тянет?Антон покачал головой.— Нет. Перегибать не надо. Это мне еще перед отъездом Максаков сказал. Я его как раз в тот день встретил, когда он погиб События, описанные в повести «Цепь 3. В темноте».

.Ледогоров кивнул.— Я тоже.Оба помолчали.— Глупо.— А умно бывает?Народу стало больше. От стойки аппетитно пахло выпечкой. Антон одернул пытающегося залезть с ногами на стул Пашу.— Сиди прилично! Ты-то как? Бросил пить и купил видак?Ледогоров улыбнулся.— Это мне надо было бы не пить с рождения. Мать подарила. Кстати, не знаешь, никому не нужен?— А что? У тебя уже есть?— Нет, — Ледогоров вздохнул, — нету. Матери лекарства нужны. На четыре тыщи. А она мне такие подарки делать! Придумала тоже.Антон проследил, как сын доел последнюю ложку мороженого.— Пошли на улицу. Покурим уже, наконец.Ветер так и не появился. Стеклянный, неподвижный воздух заполнял пространство между домами. Казалось, большинство прохожих идет молча, экономя на жаре силы. Они остановились в призрачной тени овощной палатки. Курить Ледогорову не хотелось, но повинуясь стадному инстинкту, он достал сигарету.— Нормальный аппарат, — сказал Антон, рассматривая коробку. — Сколько тебе надо-то?Ледогоров пожал плечами.— А сколько он вообще стоит? Тысяч пять. Он же нулевый.— Да я спрашиваю, сколько на лекарства нужно, балда?— Четыре, а что?— Могу дать тебе с «чеченских». Все равно на них ничего не купишь особого. Так, на жизнь отложил. Отдашь потихоньку.— Тоха! Брат! Спасибо! — Ледогоров обнял Антона за плечи. — Ну, ты выручил!Внутри билась радостная мысль, что не надо расставаться с подарком.— Да ладно, — Антон, похоже, даже смутился от такого бурного выражения эмоций. — Если есть возможность, так чего там… Ты домой? Пошли. Нам у «Чернышевской» с мамой встречаться. Я тебе «бабки» завтра на работу закину.Поднимая сумку, Ледогоров погладил глянцевый бок коробки. День катился к вечеру. Красное солнце взирало сверху на воскресный неспешный город. Жара не спадала.
* * * Ледогоров всегда помнил, как перехватывало дыхание, когда гас свет. И узкие зеленые билетики из оберточной бумаги. И муторное ожидание окончания «Ленинградской кинохроники» или «Новостей дня».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58