» Он сам ответил на свой вопрос, вспомнив что-то про страдания Иисуса, и добавил, что «страдания не сломили Христа». Я не совсем понимал, о чем говорит священник; впрочем, я вообще постоянно отключался и мало что слышал.
Когда все закончилось, Сет меня обнял, Антуан до боли пожал руку и тоже обнял. Я с удивлением заметил, что по лицу великана катится слеза. Я-то не плакал в течение всей службы. Я вообще целый день не плакал. Мне как будто сделали анестезию. Может, я уже отрыдал свое.
Тетя Айрин подковыляла ко мне и взяла мою ладонь своими пухлыми руками со старческими пятнами. Ее губы были неровно накрашены ярко-красной помадой, а духи шибали в нос так, что пришлось задержать дыхание.
— Твой отец был хорошим человеком, — сказала она. Наверное, на моем лице отразилось сомнение, хотя я и не хотел этого показывать. — Да, знаю, он не любил демонстрировать свои чувства. Ему было трудно. И все-таки он любил тебя.
Ладно, не будем спорить, подумал я, улыбнулся и поблагодарил ее. Друг отца из «Киваниса», массивный мужчина его возраста, но на вид лет на двадцать моложе, тоже пожал мне руку и сказал: «Сочувствую вашей потере». Пришел даже Джонси, тот самый грузчик из «Уайатт телеком», с женой Эстер. Оба выразили соболезнования.
Сейчас я должен был сесть в лимузин и поехать за катафалком на кладбище. На выходе из храма я заметил мужчину, который сидел в последнем ряду. Он пришел почти сразу после начала мессы, но в темной церкви я не увидел его лица.
Мужчина обернулся и встретился со мной взглядом.
Это был Годдард.
Я с трудом поверил своим глазам. Тронутый почти до слез, я медленно пробрался к Джоку, улыбнулся и поблагодарил за то, что он пришел. Годдард покачал головой, отмахиваясь от моих благодарностей.
— Я думал, вы в Токио, — сказал я.
— Какого черта! Разве азиатско-тихоокеанский филиал никогда не заставлял меня ждать?
— Я не... — Я запнулся. — Вы перенесли поездку?
— Если я что и понял в жизни, так это как правильно определять приоритеты.
Я онемел и секунду не мог сказать ни слова.
— Я вернусь на работу завтра, — наконец выговорил я. — Наверное, опоздаю, потому что придется кое-что еще организовать...
— Нет, — сказал он, — не спеши.
— Все будет в порядке, правда.
— Не мучай себя, Адам. Мы как-нибудь справимся без тебя.
— Это не так... Не так, как с вашим сыном, Джок. То есть мой отец очень долго болел эмфиземой и... Действительно, ему так лучше. Он хотел уйти.
— Я знаю, что это за чувство, — тихо сказал он.
— Мы не были так уж близки...
Я огляделся. В темном храме стояли ряды деревянных скамей, стены были окрашены золотой и малиновой краской. В дверях меня ждали еще несколько знакомых.
— Видимо, мне не следует так говорить, особенно здесь, понимаете? — Я грустно улыбнулся. — Он был непростым человеком, очень жестким, и поэтому мне легче. Я не сломлен утратой и все такое...
— Нет, Адам, когда чувства смешанные, еще тяжелее. Сам увидишь.
Я вздохнул:
— Не думаю, что мои чувства к нему такие... были такими уж... смешанными.
— Ты поймешь потом. Упущенные возможности. То, чего не было, а могло бы быть. Только не забывай: твоему отцу повезло, что у него был ты.
— Не думаю, что он так считал...
— Это правда. Ему повезло.
— Ну, не знаю, — сказал я, и вдруг, без предупреждения, клапан во мне раскрылся, плотину прорвало и из глаз брызнули слезы. Я покраснел от стыда и выпалил: — Извините, Джок!
Годдард поднял руки и положил их мне на плечи.
— Не плачут только мертвые, — сказал он. Его глаза заблестели.
Я разрыдался как маленький. Мне было ужасно стыдно и в то же время как-то полегчало. Годдард обнял меня и крепко держал в объятиях, пока я по-идиотски хлюпал носом.
— Я хочу, чтобы ты помнил, сынок, — сказал он очень тихо, — ты не один.
73
Через день после похорон я вернулся на работу. А что мне было делать — ходить по дому и тосковать? Не так уж я был подавлен, хотя нервы и обнажились, словно с меня содрали кожу. Нет, хотелось побыть с людьми. Может, когда отца не стало, будет легче рядом с Годдардом? Он стал мне таким отцом, какого у меня никогда не было. После прихода Годдарда на похороны что-то в моей душе изменилось. Не настолько, конечно, чтобы ложиться на кушетку психоаналитика. Просто теперь я точно знал, что должен делать в «Трионе» и зачем я там.
Я решил, что сделал свое дело, уплатил долги и заслужил возможность начать новую жизнь. Я перестал работать на Ника Уайатта и не отвечал на звонки и письма Мичема. Однажды мне на сотовый пришла голосовая почта от Джудит Болтон. Она не представилась, однако я тут же узнал ее голос. «Адам, — сказала она, — я знаю, ты переживаешь тяжелое время. Нам всем очень жаль, что твой отец умер. Пожалуйста, прими наши искренние соболезнования».
Воображаю, как Джудит, Мичем и Уайатт собрались и обсуждают, что делать дальше! Они злятся и ругаются, потому что их воздушный змей сорвался с привязи. Джудит говорит что-то вроде «С парнем не нужно поступать слишком резко, он только что потерял отца»; Уайатт ругается и замечает, что ему все равно и часы тикают, а Мичем старается переплюнуть Уайатта, заявив, что поджарит мне пятки, но своего, черт возьми, добьется. Тогда Джудит качает головой: «Нет, нам нужен более тонкий подход, давайте я с ним свяжусь»...
Ведь се сообщение на первых словах не закончилось. «И все-таки очень важно, чтобы даже сейчас ты оставался с нами в контакте. Я хочу, чтобы наши отношения сохранили положительную, сердечную окраску, Адам. Но для этого нужно, чтобы ты сегодня с нами связался».
Я удалил и ее сообщение, и мичемовское. Они поймут, что я имею в виду. Потом пошлю Мичему письмо, в котором официально разорву наши отношения, но сейчас, решил я, лучше держать их в подвешенном состоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112