— Вы сын?
— Да, — ответил я.
— Я доктор Пейтел, — представился мужчина. Он выглядел моим ровесником: наверное, еще в ординатуре или интернатуре.
— А... Здравствуйте. — Я сделал паузу. — Э-э... Он выкарабкается?
— Похоже на то. Ваш отец простудился. К сожалению, у него нет респираторных резервов. В такой ситуации даже легкая простуда очень опасна.
— Его можно увидеть?
— Конечно, — сказал доктор Пейтел, отдергивая шторы. Сестра подсоединяла к руке отца капельницу. На рту и носу у него была прозрачная пластмассовая маска, ион смотрел на меня. Внешне отец казался таким же, только как будто усох, и лицо бледнее обычного. Рядом работало несколько мониторов.
Отец поднял руку и стянул маску с лица.
— Надо же, сколько шума, — сказал он. Голос прозвучал слабо.
— Как самочувствие, мистер Кэссиди? — спросил доктор Пейтел.
— Замечательное, — едко ответил отец. — А разве не видно?
— По-моему, лучше, чем у того, кто о вас заботится.
Антуан как раз подошел к нам.
Отец виновато пробормотал:
— А, вот вы про что. Извини, что так получилось, Антуан.
Антуан, который наверняка знал, что более пространного извинения от отца не дождется, с облегчением улыбнулся:
— Это мне урок. В следующий раз буду отвечать ударом на удар.
Отец улыбнулся, как чемпион-тяжеловес.
— Этот человек спас вам жизнь, — сказал доктор Пейтел.
— Да неужели? — съязвил папаня.
— Именно так.
Отец шевельнул головой, поворачиваясь к Антуану.
— И с какой стати?
— Не хотел терять работу, — парировал тот.
Доктор Пейтел тихо сказал:
— У него хороший рентген — для его состояния, и лейкоциты восемь-пять, что тоже нормально. Ему грозила дыхательная недостаточность, но сейчас состояние вроде бы стабилизировалось. Мы начали колоть антибиотики и стероиды внутривенно, а также кислород.
— Кислород в маске? — спросил я. — Или что там?
— В распылителе. Альбутерал и атровент, бронхорасширяющие. — Он наклонился над отцом и вернул маску на место. — Вы настоящий борец, мистер Кэссиди.
Отец только моргнул.
— Слабо сказано! — хрипло рассмеялся Антуан.
— Мы ненадолго отойдем. — Доктор Пейтел задернул штору и отвел меня в сторону. Антуан остался с отцом. — Он еще курит? — строго спросил врач.
Я пожал плечами.
— На пальцах никотиновые пятна. Это, знаете ли, большая глупость.
— Знаю.
— Точнее, самоубийство.
— Он все равно умирает.
— Но это ускоряет процесс.
— А если он сам так хочет? — сказал я.
42
Так и получилось, что мой первый день работы на Годдарда начался с бессонной ночи.
Из больницы я вернулся домой в четыре утра. Сначала хотел часок поспать, однако передумал: обязательно просплю. Не стоит вступать в новую должность с опозданием. Поэтому я сходил в душ, побрился и немного посидел в Интернете, почитал последние новости о конкурентах «Триона» на News.com и Slashdot. Ближе к выходу надел тонкий черный свитер (максимально близкий к фирменным водолазкам Джока Годдарда), брюки хаки и коричневый пиджак в «куриную лапку» — один из немногих «неформальных» нарядов, подобранных для меня экзотической помощницей Уайатта. Теперь я был похож на настоящего члена годдардозской «могучей кучки». Потом позвонил вниз и попросил подогнать «порше».
Швейцар, который дежурил рано утром и вечером, когда я чаще всего приходил и уходил, был латиноамериканцем лет сорока пяти по имени Карлос Авила. У него оказался странный сдавленный голос, будто он проглотил острый предмет и тот застрял в горле. Он мне симпатизировал — думаю, оттого, что я не игнорировал его, как остальные жильцы.
— Что, работа до седьмого пота, Карлос? — спросил я, проходя мимо. Обычно он задавал мне этот вопрос, когда я поздним вечером возвращался домой, выжатый как лимон.
— Спустя рукава, мистер Кэссиди, — сказал он с ухмылкой и отвернулся к телевизору.
Я остановил машину в паре кварталов от кафетерия, который как раз открылся, и заказал тройной гранд-латте. Пока жертва пирсинга и будущий король гранжа нагревал полчашки двухпроцентного молока, я взял почитать «Уолл-стрит джорнал», и мой желудок сжался.
На первой странице была статья о «Трионе». Точнее, о «Тревогах „Триона“». С нечетким снимком Годдарда, неправдоподобно веселого, даже неадекватного. Один из подзаголовков гласил: «Сочтены ли дни основателя „Триона“ Огастина Годдарда?» Мне пришлось прочитать это дважды: голова никак не включалась. Да когда уже гранж-бой справится со своей непосильной задачей?
Статью написал Уильям Балкли, штатный корреспондент «Джорнал». Он нападал на Годдарда едко, умно и был неплохо осведомлен. В статье говорилось, что цены на акции «Триона» падают, продукты устарели, компания («которую мы привыкли считать ведущим производителем потребительской электроники») катится под откос, а Джок Годдард хлопает ушами и потерял к своему детищу всякий интерес. Целый пассаж был посвящен «давней традиции», согласно которой основателей хай-тековских компаний смещали, когда компания достигала определенного размера. Журналист спрашивал: тот ли Годдард человек, чтобы управлять корпорацией после бурного роста, а не только во время него? Много было сказано о филантропии Годдарда, о его хобби — собирать и восстанавливать автомобили, о том, как он сам реставрировал шикарный «бьюик роудмастер» 1949 года выпуска. В конце автор резюмировал: Годдарда очень скоро спишут со счетов.
«Просто замечательно, — подумал я. — Если Годдарда заставят уйти, угадайте, чья голова покатится следом?»
Стоп! Я работаю не на Годдарда. Он мой объект, а настоящий хозяин — Ник Уайатт. Я так переволновался за все это время, что совсем потерял ориентацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112