Тебе так нравилось то место — ты ловила лягушек в пруду, училась рыбачить, бросать мячик... Ты все время была в движении, я никогда больше не видел тебя такой радостной. Мне всегда казалось, что Лев Толстой сильно ошибался, когда писал в самом начале романа «Анна Каренина», что все счастливые семьи похожи друг на друга. Я же считаю, что каждая семья, в счастливый ли момент или в несчастный (а наша семья пережила и то и другое), уникальна и неповторима, как каждая снежинка. Я позволил себе, мои дорогие Снупики, стать слезливо-сентиментальным единственный раз в жизни.
А тебе, Бен, оставляю адрес одной супружеской пары, которую к тому времени, когда ты прочтешь эти строки, могут убить, но, может, еще не убьют. Я очень надеюсь, что один из них все же останется в живых и сообщит тебе кое-что очень и очень важное. Возьми с робой обрывок делового конверта с адресом: он послужит тебе пропуском и своеобразной отмычкой.
Так как я заранее знаю, что они сообщат тебе, то могу сказать, что их рассказ утешит тебя и облегчит ужасную тяжесть, которую тебе приходится носить в своей душе столь длительное время.
Бен, ты ничуть не виноват в смерти твоей первой жены, и эта супружеская пара подтвердит тебе мои слова. Еще до своей гибели я очень хотел сказать тебе эту правду, но в силу ряда причин сделать этого не мог.
Вскоре ты все поймешь. Кто-то — точно не помню кто, кажется, Ларошфуко или еще какой-то французский автор XVII столетия — хорошо сказал по этому поводу: мы редко можем заставить себя простить тех, кто помог нам.
И напоследок хочу привести по этому поводу еще один литературный афоризм — цитату из «Учения о старости» Элиота: «Да как простить их, коль им такое ведомо!»
Всегда любящий вас папа".
57
По щекам Молли градом катились слезы, чтобы не разрыдаться, она прикусила губу и быстро заморгала глазами. Посмотрев еще раз на письмо, она, наконец, перевела взгляд на меня.
Я не знал, что спросить и как начать разговор. Поэтому только взял ее руки в свои, притянул к себе, крепко обнял, и так мы замерли в объятиях друг друга. От тихих всхлипываний у нее даже началась икота. Через минуту-другую дыхание у нее успокоилось, и она освободилась из моих объятий. Глаза у нее заблестели и на мгновение стали похожи на глазки четырехлетней непоседы-проказницы, как на фотографии.
— Зачем? — только и смогла вымолвить она наконец. — Зачем... что это значит?
Ее взгляд блуждал по моему лицу, она все еще ничего не говорила, как бы стремясь осмыслить то, что хотела спросить.
— Ну, эта фотография, — наконец нашлась она.
— Это послание нам. А чем еще могло бы это быть?
— А не думаешь ли, что это могло бы быть... простым обыкновенным голосом... самой души?
— Молли, скажи мне, пожалуйста. Разве это в его характере?
Всхлипнув и зашмыгав носом, она мотнула головой:
— Папа всегда был замечательным человеком: но назвать его простым и открытым нельзя. Мне кажется, что он учился быть загадочным и скрытным у своего приятеля Джеймса Джизеса Англетона.
— Ну вот видишь. Так вот скажи, где в Канаде находился дом твоей бабушки?
Она снова помотала головой:
— Боже мой, Бен, да мне всего-то было четыре года. И мы там были только одно лето. В сущности, я ничего и не помню про то место.
— Припомни как следует, — настаивал я.
— Не могу! Ну чего мне припоминать? Не знаю я, где то место, да и все тут! Где-то во французской Канаде, может, в Квебеке. Господи Боже мой! — Приложив руки к ее щекам, я поднял ее голову и прямо посмотрел в глаза. — Чего ты хочешь? Отпусти меня, Бен!
— Постарайся припомнить!
— Постарайся... легко сказать... эй, мы же договаривались. Ты же обещал... клялся мне... что не будешь больше читать мои мысли.
«...трем... трембл... тремблинг?» — услышал я голос мыслей Молли. Они звучали как-то отрывисто, доносилось не то слово, не то звук.
— Так что же, тремблинг, значит? Дрожать то есть?
Она недоуменно взглянула на меня.
— Да нет, откуда ты взял? Что ты...
— Трембл. Тремблинг.
— Что ты решил...
— Думай, припоминай! Дрожать... тремблинг, трембл, трем...
— О чем это ты говоришь?
— Сам не знаю, — резко бросил я. — Хотя нет, знаю. Да, я знаю! Я услышал... услышал голос твоих подспудных мыслей...
Молли пристально глянула мне в глаза, сначала дерзким вызывающим взглядом, а потом смущенным и недоуменным, а затем, помолчав немного, сказала:
— Но я ведь ни о чем не думала...
— Постарайся припомнить. Напрягись, думай. Тремблинг. Трембли? Канада. Твоя бабушка. Трембли или что-то похожее. Как звали бабушку?
Она лишь мотнула головой.
— Бабушку звали Эл. Элин. А дедушку Фредерик. У нас в семье Тремблеев не было.
Я лишь вздохнул разочарованно.
— Ну ладно. Трем. Канада. Тремблинг. Канада...
«...Тромблон», — опять послышался голос ее мысли.
— Ну вот уже кое-что есть, — заметил я. — Ты начинаешь припоминать или, может, напевать про себя... бредут какие-то мысли, проскакивает какое-то имя, что-то такое, что сохранилось в подсознании, а само сознание пока выразить не может.
— А что ты хочешь?..
В нетерпении я перебил Молли:
— А что значит «тромблон»?
— Чего, чего? Ой, Боже мой... Трамблан. Озеро Трамблан!
— Где?
— Да дом же стоял на берегу озера в провинции Квебек. Я все вспомнила! Озеро Трамблан. У подножия большой живописной горы Трамблан. Бабушкин дом был на озере Трамблан. Как же это я догадалась?!
— Да это название сохранялось у тебя в памяти, но находилось глубоко в подсознании, просто дремало. Возможно, когда ты была маленькая, слышала это название десятки раз, и оно отложилось у тебя в памяти.
— Ты думаешь, это название имеет важное значение?
— Не только важное, но решающее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172