та – еще одной, и так до бесконечности.
Конан лежал на розоватом в свете заката песке; песчаная коса тянулась в обе стороны и пропадала в сумерках. С востока берег был ограничен стеной деревьев – настоящей пущей, темной и мрачной.
Он оглядел себя.
Ни одного ожога на теле. Одежда цела. Верный меч в ножнах за спиной, кинжал висит на поясе. Так что, значит, сон продолжается? Он по-прежнему среди развалин монастыря? А как же молния, огонь, пламя – тоже приснились?
Или же – он умер. И именно так выглядят Серые равнины.
Или…
Или Бел вовсе не привиделся ему, и Конан действительно перенесся в другой мир. Знать бы только, куда именно? Есть ли здесь люди? Берег выглядел совершенно необитаемым.
Варвар поправил меч на спине и двинулся на север. При каждом шаге остывающий после дневного жара песок скрипел и шептал слова на непонятном языке.
Выбранное Конаном направление было ничуть не хуже прочих. Конечно, вернее было двигаться в сторону, прямо противоположную той, куда садиться солнце, и которую приличные люди называют «востоком», однако очень уж киммерийцу не хотелось углубляться в чащу – тем более, ночью. Поэтому он шел вдоль берега; цепочка неглубоких следов отмечала его продвижение.
Минуло полчаса. Потом час. Краешек солнца все еще виднелся над горизонтом, и к берегу от него тянулась розовая колеблющаяся полоска. По всем законам, светило уже должно было закатиться. Значит, здесь солнце ходит по небосводу медленнее?.. Где бы это «здесь» ни находилось: в Серых Равнинах или в малопонятном «другом мире». Конан собирался идти до тех пор, пока достанет сил и энергии от съеденного среди монастырских развалин мяса; дальнейшие надежды на поиски пищи он возлагал на меч и кинжал – если, конечно, в чащобе водятся живые плюс к тому съедобные существа. А если существа эти окажутся еще и разумными, то кинжал может заинтересовать их на предмет обмена…
Конан замер. Впереди, в сгустившихся сумерках виднелся человеческий силуэт. Человек как человек – невысокий, согбенный старец в драных одеждах, с палкой в одной руке и котомкой в другой. Черты лица в темноте не разглядеть. Неспешно двигаясь вдоль самой кромки воды, он ворошил палкой вынесенные на берег водоросли, время от времени наклонялся, поднимал что-то, отряхивал и складывал в свою суму. «Раковины ищет», – догадался киммериец.
Никакой угрозой от старика не веяло, и, поколебавшись, киммериец решился подойти.
Нарочито шумно ступая по песку, он приблизился и вежливо кашлянул.
Местный житель вскинул голову, но отчего-то не посмотрел в сторону незнакомца, а повернул лицо к океану, обратив к пришельцу ухо.
– Кто здесь? – настороженно поинтересовался старец, и киммериец мысленно воздал хвалу всем известным ему богам: здесь говорят на знакомом языке.
– Не бойся меня, добрый человек, – мягко сказал Конан. – Я не причиню тебе вреда. Я – бедный путник, заплутал в этом краю, ищу людей…
Помедлив, старик зажал палку подмышкой и звучно хлопнул в ладоши.
Конан смекнул, что таким манером здесь принято здороваться, и повторил действие местного. Подействовало: успокоенный старик вновь сжал палку и продолжал ворошить водоросли, потеряв к незнакомцу всякий интерес. Лишь сварливо проворчал под нос:
– Заблудился он, слышь ты. Совсем глупый. Туда вон иди, там город, там. – Он махнул котомкой в сторону виднеющегося чуть дальше к северу мшистому утесу. – Нечего было до тепла из дому уходить.
И он, продолжая свой путь по берегу, прошел мимо Конана.
– Спасибо, добрый человек, – ответил ему в спину Конан и подумал: «Эх, первый встречный – и тот убогий. Какое еще тепло…» А еще он заметил при свете звезд, что бедный старик слеп, как крот: веки того аккуратными стежками были зашиты с помощью тонких веревочек.
Начавшийся от побережья сосновый лес постепенно редел. Впереди обозначился просвет, туда и вела тропинка. По ней ступал и с нее никуда не сворачивал Конан, потому что незачем ему было сворачивать с тропы ночной порой в незнакомом месте. Тем более двигаться по этой стежке сквозь лес можно было хоть с закрытыми глазами – здешние жители не поленились устлать тропку шуршащей под ногами галькой.
Запах хвои здесь отличался необычайной резкостью, напрочь перебивал прочие лесные ароматы, словно свое преобладание на этой территории сосны хотели утвердить во всем.
Наконец киммериец перешел границу, за которой заканчивалось сосновое господство, и с удовольствием, полной грудью вдохнул луговой воздух.
Закат все-таки состоялся, и над головой чернело небо, наполненное звездами. А взгляд сразу приковывала к себе луна, полная, близкая и огромная, гораздо щедрее обычной луны поившая своим светом округу.

* * *
– Тогда, Симур, я подумал, что свети у нас в Шадизаре такая луна, нашему брату приходилось бы гораздо тяжелее на ночной работе. Невдалеке, примерно в лиге от того места, где я выбрался из леса, проступали очертания города. Направился туда, дальше по той же тропе из камушков, чего еще можно было придумать? Иду и чувствую: что-то не то с этим городом, как-то не так он выглядит. А когда подошел, то понял в чем дело…

* * *
Конан немало встречал на своем веку людей, ни разу не покидавших пределы родного города или деревни. Киммериец же принадлежал к людям совсем другого склада, к тем, кому не сидится подолгу на одном месте. Потому и довелось ему за свои восемнадцать лет жизни и странствий перевидать без числа всяких разных городов. Почти все попадавшиеся ему города были обнесены стенами. При их, стен, разнообразии (толще-тоньше, выше-ниже, с башенками, с бойницами или без того, без другого, еще без чего-нибудь) имелось одно общее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85