Это средство общения, а не источник идентичности или общности. Если японский банкир и индонезийский банкир говорят друг с другом по-английски, то это не означает, что любой из них англизирован или вестернизирован. То же самое можно сказать о немецкоговорящих и франко-говорящих швейцарцах, которые могут говорить друг с другом по-английски с таким успехом, как и на любом из их родных языков. Аналогичным образом, поддержание роли английского как общего национального языка в Индии, несмотря на планы Неру о противоположном, свидетельствует о горячем желании народов Индии, не говорящих на хинди, сохранить свой родной язык и культуру, а также о том, что Индии необходимо оставаться многоязычным обществом.Как заметил ведущий исследователь-лингвист Джошуа Фишман, язык, скорее всего, будет принят в качестве lingua franca или УЯШО, если он не идентифицируется с конкретной этнической группой, религией и идеологией. В прошлом английский обладал многими из этих идентификаций. В последнее время английским стал “деэтнизиро-ванным (или минимально этнизированным)”, как это случалось в прошлом с аккадским, арамейским, греческим или латынью. “Просто счастьем для судьбы английского как второго языка стало то, что ни британские, ни американские первоисточники не рассматривались ни широко, ни глубоко в этническом или идеологическом контексте примерно на протяжении последней четверти века [курсив Фишмана] . Использование английского в качестве [ c .83] средства межкультурного общения помогает, таким образом, поддерживать и даже усиливать различные культурные идентичности народов. Именно потому, что люди хотят сохранить свою собственную культуру, они пользуются английским для общения с людьми из других культур.Люди, которые говорят на английском в разных частях света, все больше говорят на разных английских. Английский приобретает местный колорит, который отличает его от британского или американского варианта английского, и различия доходят до того, что люди, говорящие на этих английских, почти не понимают друг друга, точно как в случае с многочисленными диалектами китайского. Нигерийский пиджин-инглиш, индийский английский и другие формы английского внедряются в соответствующие принимающие культуры, и они, по-видимому, будут продолжать различаться, пока не станут схожи внутри отдельных культур, точно как романские языки эволюционировали из латыни. Однако в отличие от итальянского, французского и испанского эти выросшие из английского языки будут либо употребляться небольшой группой людей внутри одного общества, либо они будут использоваться в первую очередь для общения между определенными лингвистическими группами.Все эти процессы можно наблюдать в Индии. В 1983 году, например, там было 18 миллионов людей, говорящих по-английски, среди населения в 733 миллиона и 20 миллионов из 867 миллионов в 1990 году. Таким образом, доля говорящих по-английски людей среди индийского населения остается относительно стабильной — от 2 до 4 процентов . За пределами узкой элиты, использующей англоязычную документацию, английский даже не играет роль lingua franca . “Приземленная реальность, — утверждают два профессора английского языка из университета в Нью-Дели, — состоит в том, что если вы отправитесь в путешествие из самой южной конечности Кашмира в Каньякума-ри, то общение вам будет намного лучше вести при помощи хинди, а не английского”. Кроме того, индийский английский [ c .84] приобретает все больше индивидуальных характеристик: он индинизируется, или, скорее, локализуется, поскольку возникают различия между английскими языками носителей разных локальных языков . Английский впитывается в индийскую культуру, точно как же, как санскрит и персидский были впитаны до этого.В течение всей истории распределение языков в мире отражало распределение власти в мире. Наиболее широко употребляемые языки — английский, мандаринский, испанский, французский, арабский, русский — являются или были языками империалистических государств, которые активно поощряли использование своего языка другими народами. Сдвиги в распределении власти привели к сдвигам в распределении языков. “…Два столетия британского и американского колониального, коммерческого, индустриального, научного и финансового могущества оставили значительное наследство в высшем образовании, управлении, торговле и технологии во всем мире” . Британцы и французы настаивали на том, чтобы в их колониях пользовались их языком. После обретения независимости, однако, большинство бывших колоний попыталось в разной степени и с разным успехом заменить имперские языки своими местными. В пору когда влияние Советского Союза было в зените, русский был lingua franca от Праги до Ханоя. Спад советского могущества сопровождался параллельным снижением использования русского в качестве второго языка. Как и в случае с другими формами культуры, усиление могущества порождает как лингвистическую гордость носителей языка, так и стимул для других учить этот язык. В безумные дни сразу же после падения Берлинской стены, когда казалось, что объединенная Германия стала новым колоссом, возникла примечательная тенденция: немцы, бегло говорящие по-английски, на международных встречах старались пользоваться немецким. Японское экономическое могущество стимулировало изучение японского не-японцами, а экономическое развитие Китая [ c .85] порождает аналогичный бум в отношении китайского. В Гонконге китайский стремительно вытесняет английский с позиции доминирующего языка , и с учетом роли китайцев, живущих в других странах Юго-Восточной Азии, китайский стал языком, на котором ведется большая часть международной торговли в данном регионе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28