Да, здесь их найти никому не под силу, и он может, не торопясь, решать, как быть с Энни. А заодно — стоит ли вспоминать прошлое. Тот удивительный вечер, который он провел наедине с Энни Сазерленд. И тот единственный раз, когда он позволил себе хоть немного расслабиться.
Он так никогда и не узнал, намеренно ли Уин свел их тогда с Энни или нет. Ведь Уин всегда настолько трепетно относился к единственной дочери, что, казалось, ни за что не стал бы рисковать, оставляя её наедине с мужчиной, пусть даже и таким преданным как Джеймс.
С другой стороны, Уин настолько рассчитывал каждый свой шаг, и настолько умело контролировал своих людей, что в его действиях не оставалось места случайности. Как бы то ни было, правды уже не узнать. Джеймс и без того всегда избегал говорить про Энни с её отцом, а теперь было уже слишком поздно. Уина уже не воскресить.
Энни только исполнился двадцать один год. Даже удивительно, что в двадцать один год она оставалась совершенно невинной девочкой, тогда как вся жизнь Джеймса была уже давно пропитана терпким запахом смерти и смрадом разложения. Причем невинность Энни не имела ни малейшего отношения к тому, имела она уже любовников или нет. Нет, невинность была у Энни в крови, передалась с молоком матери, а уж Уин делал все от него зависящее, чтобы пестовать это качество. Возможно, действовал он так из самых лучших побуждений, движимый желанием защитить единственное чадо. Но в глубине души его, видимо, даже забавляло, что у столь коррумпированного отца может расти дочь-ангелочек.
В тот уик-энд Энни вернулась из колледжа на праздник дня Благодарения, и Уин пригласил к ужину всех своих протеже. Мэри Маргарет, например, которая была лишь ненамного старше Энни, но уже имела за плечами немалый опыт заказных убийств. А ещё — Мартина, Клэнси, Билли Арнетта с молодой женой, и ещё пару агентов, которых Джеймс даже не помнил по именам. Почти всех их уже не было в живых.
Энни настояла на том, что сама приготовит праздничное угощение. Джеймс воспринял эту новость со смешанными чувствами — Энни Сазерленд выросла в доме, где всегда было принято держать повариху с горничной, и он поэтому не был уверен, сумеет ли она сама приготовить хотя бы яичницу-глазунью.
В тот памятный день около полудня он привез для Уина кое-какие бумаги, но застал дома только Энни, которая прибежала из кухни, вся в слезах.
В первое мгновение его охватил безотчетный страх. Неужели кто-то, несмотря на все меры предосторожности, расправился с Уином?
Но в следующую секунду он заметил индейку. — Она же заморожена! — в отчаянии прохныкала Энни.
— Да, иначе и не бывает.
— Но, Джеймс, я её продержала в морозильнике целую неделю. Я сама уже, кажется, обморозилась, пытаясь извлечь из неё эту гадость. Чем только её ни поливала, даже кипятком, но все без толку. А в духовку она целиком не лезет. Я пыталась связаться с секретаршей Уина, но она не отвечает, и я… В общем, у меня просто руки опускаются.
Голос её предательски дрогнул, и Джеймс с изумлением уставился на её заплаканное лицо.
Он знал Энни Сазерленд с тех пор, когда она — семилетняя девчушка — ещё бегала по дому с радостным визгом. Самому Джеймсу было тогда девятнадцать. Он только приехал в Соединенные Штаты — взвинченный, комок нервов, — и присутствие ребенка в значительной степени способствовало тому, что он сохранил в себе хоть что-то человеческое.
И, надо сказать, что Джеймс, сознавая это, всегда испытывал к Энни благодарность. Но только сейчас, глядя на её зареванное лицо, он впервые осознал, что она уже не ребенок. И понимание это, лавиной обрушившееся на него, стало для него настолько неожиданным, что застало врасплох. Джеймсу безумно хотелось заключать Энни в объятия, поцелуями осушить её слезы, жадным поцелуем впиться в бледные пухлые губки. Его так и подмывало швырнуть проклятую индейку на пол, а Энни разложить на столе, задрать юбку и сорвать трусики. Прильнуть губами к её сладкому лону и посмотреть, как она на это отреагирует.
Но он так и не осмелился даже прикоснуться к ней. Вместо этого огляделся по сторонам и деловито спросил, ни на мгновение не забывая про свой знаменитый техасский акцент:
— Есть ещё один фартук?
Глаза Энни изумленно расширились, а слез мигом, как не бывало.
— Джеймс, неужели вы умеете готовить?
— Ни одна техасская мамаша не отпустит из родительского гнезда своего отпрыска, не убедившись, что он сумеет позаботиться о себе, — ответил Джеймс, стаскивая серо-черный пиджак — неизменный атрибут своего чиновничьего образа. Соврал он лишь наполовину — мать и вправду научила его готовить, но за всю свою короткую жизнь (пуля снайпера оборвала её жизнь вскоре после того, как исполнилось тридцать семь) она ни разу не покидала Северной Ирландии, где и появилась на свет.
— Господи, какое счастье! — воскликнула Энни. — Вы просто добрый ангел!
А вот тут она ошибалась. Он был скорее ангелом смерти. Безжалостным профессиональным убийцей, рыцарем без страха и упрека. И без угрызений совести. Так, по крайней мере, считал сам Джеймс — пока не заглянул в глаза Энни. Огромные, доверчивые и наивные, как у испуганной лани.
И вот, избавившись от галстука и закатав рукава сорочки, он решительно взялся за индейку. Тушка была здоровенная и ещё наполовину неразмороженная.
— Духовка включена? — осведомился Джеймс.
— Я её уже выключила.
— Вынь верхнюю решетку, а потом включи на четыреста градусов. — С этими словами Джеймс вывалил замороженную индейку на противень.
— Но нельзя же печь её в таком виде! — возразила Энни. — Она ещё не нафарширована.
— Это подождет, — уверенно заявил Джеймс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57