А он стоял, привалившись к двери, тяжело дыша, и, судя по всему, вслушивался в то, что происходило на площадке. А происходило там следующее – шарканье шагов по цементу пола, короткое ругательство (Анна узнала голос парня), потом затишье… И в квартире снова погас свет.– Ну, приехали… – прошептала Анна. – Вы хоть понимаете, куда залезли?Он молчал. Она его не видела, зато хорошо слышала загнанное быстрое дыхание. Дышал он со свистом, тяжело, прерывисто, как будто только что пробежал стометровку.– Что вы будете делать? – спросила его Анна. – Вы мне тут не нужны, уходите!– Кто.., там… – раздалось в ответ.– Там мой охранник, сказано же вам! – рассердилась Анна. – И отойдите от двери, он может подслушивать! Ну и вляпались же вы! Конечно, вам повезло больше, чем тем двоим…– Кому?Но она не слушала его. В коридоре снова возникла Алиса, в руке у нее была очередная свеча. Она подошла к матери, зажгла ту свечу, которую Анна до сих пор держала в руке, и также молча удалилась. На мужчину даже не взглянула. Теперь у Анны был источник света, и она могла рассмотреть лицо мужчины. А посмотреть было на что – он был совершенно белым как мел, и даже глаза, казалось, побледнели…– Уходили бы вы, – сказала Анна через минуту, убедившись, что он не способен вымолвить ни слова. – Пока не поздно. Только дайте слово – быстро выскакивайте, как только я открою дверь! Иначе тот ворвется ко мне!– Нет, – прошептал он. – Я никуда не пойду. Что тут у вас творится?– Ах ты Господи… Но вы не вор, надеюсь? – К ней понемногу возвращалась способность мыслить трезво, и она уже увидела, что мужчина страшно напуган и вряд ли может представлять опасность. – Вы пришли сюда не для того, чтобы меня грабить? Тут брать нечего, сразу предупреждаю, у меня даже хлеба нет!– Я не вор… – прошептал мужчина. – Простите…Можно на что-нибудь сесть?Анна молча повернулась и прошла в столовую. Он двинулся следом. Глава 12 Он пришел сюда не потому, что Олеся ему звонила. И не потому, что на днях он сам собирался ей позвонить. Во всем была виновата Лена, его жена. Двадцать лет они прожили вместе, и это были вовсе не потерянные годы, тут Лену нечего было винить… Зато теперь он впервые почувствовал, что может потерять все. Причем по ее инициативе.Решающий разговор состоялся вчера вечером. Он поздно пришел домой, весь день промучился со съемкой, дело никак не шло на лад, модель тупо застывала перед камерой, на ее лице было написано выражение полного идиотизма… Стилист также постарался, и на дистрофичном лице модели красовался ужасающий макияж. Саша долго ругался с ним, но стилист стоял "а своем, все пришлось оставить как есть. А он не мог смотреть на это лицо! «Страшное лицо, прямо как из концлагеря, никакой женственности, никакой чувственности, вообще ничего человеческого! – ругался Саша про себя. – До чего мы дошли, такого больше не увидишь в Европе, вообще нигде, только у нас все еще штампуют таких задохликов, на черта мне эта шведская корова!» Модель была шведкой, работала с агентством по контракту. Столковаться с нею было невозможно, хотя и девушка, и Саша неплохо владели английским. Они просто не могли найти общий язык.В конце концов он сделал фотографии, но сам вымотался и чувствовал полное омерзение к своей работе.Он со страхом представлял себе, как будет выглядеть девушка со своими костями, едва прикрытыми тонкой кожей, в этом макияже, с голыми коленками, на черном фоне без малейшего блика! Ему часто приходилось вспоминать Олесю. Да, она была несносна со своей любовью, со своими непомерными требованиями, но работала она прекрасно, если у нее было настроение.Совсем дитя по умственному развитию, фантазерка, влюбленная первый раз в жизни… А какие у нее могли быть глаза, у этой девчонки! Какое выражение! Он был немного поэтом в силу своей профессии, всегда искал в девичьем лице какой-то литературный или художественный образ, а ее лицо, ее глаза – это были лицо и глаза Снегурочки, той самой снежной девочки из детской сказки, которая так полюбила, что решилась прыгнуть над костром, чтобы найти свою смерть…Ее зеленоватые глаза – глаза за минуту до прыжка, глаза, в которых всегда была странная готовность к действию, безрассудство и в то же время слепая вера в чудо… «Изумительное существо, как только такое родилось на рабочей окраине… – размышлял он, садясь за руль и медленно продвигаясь по забитой машинами улице. – При желании она могла бы многого достичь, если бы только захотела учиться…» Он всегда испытывал к ней странные чувства – то ли отцовские, то ли учительские, и неизменно ощущал свою ответственность за эту девочку. Ведь это он вытащил ее из безвестности, он пропихнул ее на путь успеха, он поддерживал в ней уверенность в собственных силах… Но как поддерживать ее дальше? Пойти у нее на поводу? Иногда он говорил себе, что девочка опасна, даже, возможно, не совсем нормальна… Иначе откуда у нее такие странные, замороженные глаза? Такими они становились, если он в чем-то отказывал ей. Тогда он видел в них странный полярный холод, что-то неживое, что-то жестокое. Тогда он начинал бояться Олесю. Ему казалось, что она пойдет на все, чтобы заставить его плясать под свою дудку. "И ведь кое-что ей удалось! – говорил он себе, упорно продвигаясь вперед, пытаясь перестроиться из ряда в ряд, тихонько матерясь, когда поток машин снова намертво застывал. – Например, она заставила меня сделаться ее любовником. Хотя, видит Бог, я не слишком этого хотел! Потом – едва не вышла на открытый конфликт с Леной. Хуже быть не может! Лена всегда чувствует, когда модель ведет себя не по правилам, когда позволяет себе слишком много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147