В 1976 году Джеральдина Анна опять сбежала, на этот раз со своей сожительницей Эйлин, чтобы поселиться с ней в колонии лесбиянок на острове Ивиса. Гнев и позор объединили Стайнерта с Бризом, который представил ложные основания для развода, чтобы избежать скандала. Стайнерт, в свою очередь, согласился оставить в его распоряжении свои капиталовложения. В конце семидесятых и в восьмидесятых годах эти вложения давали ему немалый доход, поскольку цены на картины постоянно росли, но после катастрофы девяностых Стайнерт решил как можно скорее вернуть свой капитал, не создав при этом серьезных финансовых проблем для Бриза. И вот уже долгое время они регулярно встречались и обсуждали вопрос о том, какие проблемы Стайнерт считает серьезными.
— Я бы не хотела, чтобы ты тратил на меня такие деньги, — смущенно проговорила Плам.
— Я не знаю, что ты хочешь сказать этим. — Голос у Бриза напрягся. Он встал и заходил по комнате, глубоко засунув руки в карманы халата.
— Нет, знаешь.
Бриз всегда злился, когда она упоминала об этом, но втайне ужасно страшился остаться без денег. По ночам его преследовал кошмар, где он видел себя больным, нищим и погрязшим в долгах стариком, которого ждала смерть от недоедания и переохлаждения. И Плам знала, откуда эти кошмары.
После того как его деда, фермера-арендатора, сразил артрит и он перешел со своей женой на попечение сына — отца Бриза, семья постоянно испытывала нужду. Маленького Бриза за плохое поведение в ту пору наказывали тем, что лишали карманных денег. В таких случаях отец мрачно говорил ему: «Тебе лучше усвоить, что, если ты получил немного денег, это вовсе не значит, что ты сможешь удержать их».
Бриз усвоил это и стал шарахаться в денежных делах от чрезмерной самоуверенности до маниакального беспокойства на грани паники. Он тщательно скрывал это от всего мира, но Плам знала о его нервных метаниях на рассвете по спальне после бессонной ночи. Ей не раз приходилось тормошить его посреди сна, чтобы вырвать из кафкианских видений, полных банкротств, долгов, налоговых агентов, похлопывающих его по плечу, и банковских служащих, с визгом указывающих на тюрьму. Иногда после этого он вдруг скрючивался и хватался руками за живот, как при невыносимой боли, избавить от которой его мог только разговор с его бухгалтером.
Плам впервые встретилась с бухгалтером после одного из таких приступов. Сидни, крупный мужчина с вкрадчивым голосом, был предельно лаконичен.
— Навязчивый страх бедности, вот и все, — пояснил он. — У Бриза пока нет причин для беспокойства. Когда не имеешь своего капитала, единственный способ начать собственное дело — влезть в долги. — А про себя подумал, что если человек не переносит жару, то ему лучше убраться из кухни.
Вспомнив слова Сидни, Плам с надеждой взглянула на Бриза. Он сидел на краю кровати и с ожесточением поедал вишню.
— Не беспокойся, Плам. Я могу это себе позволить.
— Тогда это чудесный подарок от столь же чудесного мужчины, — мягко проговорила она. — И теперь я определенно нарушу свое новогоднее намерение.
В полдень Бриз решил пробежаться по Центральному парку, чтобы взбодриться.
А Плам опять прилегла на подушки, потянулась и зевнула.
— Держись подальше оттого подземного перехода, где в кино всегда грабят людей. Каждый раз, когда я вижу на экране направляющуюся туда жертву, я хочу крикнуть, как публика в викторианском театре, предупреждающая героиню, что впереди ловушка: «Нет! Не делай этого! Там опасность!"
Бриз засмеялся. Заметив подсунутый под дверь листок, он поднял его и прочел вслух:
— "Ма, не звони нам, мы позвоним сами. Вернемся не раньше шести вечера: такси поймать невозможно, так что приходится идти на Спринг-стрит пешком».
— По такому снегу! С бронхитом Макса! О боже, как я не догадалась позаботиться о лимузине для них…
— Нет, этого не следовало делать, Плам. Неслыханно, чтобы подростки появлялись в Гринвич-Виллидж на лимузинах. Не будь такой мамой-наседкой. Эта роль не для тебя. — Обернувшись в дверях. Бриз усмехнулся. — Кроме того, ты опоздала. Не забывай, что Тоби уже девятнадцать, а Максу — шестнадцать.
— Семнадцать.
— Словом, они достаточно взрослые, чтобы самим позаботиться о себе, даже в Нью-Йорке. — Посвистывая, Бриз удалился.
Плам тут же погрузилась в пучину материнских угрызений совести. Эта роль не для нее?.. Конечно, голова у нее не занята детьми все двадцать четыре часа в сутки, но она не такая уж плохая мать. Если судить по меркам предыдущих поколений, которые сидели дома и пекли пироги, то сейчас вообще нет хороших матерей. Чего уж тут хотеть? Новоявленной Мэри Поппинс? «Я делала все, что могла», — говорила сама себе Плам. А что ей еще оставалось? Ведь, в конце концов, во всем, что случается, всегда виновата мать.
Но если отца нет, то его нет, и ты не можешь воспитывать детей так, как если бы он был. В детстве мальчики не отличались дисциплинированностью. Плам в свое время решила, что чем меньше правил, тем меньше нарушений и тем меньше положенных за них наказаний, которые она все равно не сможет осуществить на практике. Ведь не могла же она сказать: «Вот подождите, придет отец, он вам покажет».
И если уж мать вынуждена работать, тут никуда не денешься, у нее будет постоянное чувство вины, особенно когда ей нравится ее работа. Впрочем, детям знать об этом не обязательно. Но, если они сами догадаются о том, насколько это ее беспокоит, в их руках оказывается мощное оружие — тогда они будут делать матери больно, когда им заблагорассудится, демонстрируя свою власть над ней. Что они и делали.
Плам всегда утешала себя тем, что из тихих, послушных и дисциплинированных детей, как правило, вырастают хлюпики, в то время как сорванцы обычно становятся интересными и предприимчивыми людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142