Я намерена съехать, как только закончу свои дела. Это не займет много времени. Дней пять-шесть, не больше.— Ну что вы! — Ее лицо помрачнело, скорее всего, это было вызвано опасением, что придется вернуть задаток. — Никто вас не заставляет уезжать, напротив. .. Живите сколько угодно.Засекин-Батайский посмотрел на меня внимательно и решился спросить:— Не могли бы вы рассказать нам, чем закончилась ваша поездка с комиссаром? Вас в чем-нибудь обвиняют?— Напротив, инспектор был очень любезен. Мсье Донзак отвез меня в морг, и я опознала тело. Это был мой знакомый художник, земляк. Он жил тут совсем один, и теперь, кроме меня, его некому проводить в последний путь. Когда мне отдадут тело, я похороню его по православному обряду. Больше в Париже меня ничего не задержит. Выставку, башню и другие достопримечательности я осмотрю в следующий раз, сейчас у меня нет никакого желания развлекаться.— Что с ним случилось? — спросила мадам Солаюк! — Это, наверное, очень печально ходить по подобным заведениям. Я бы никогда не смогла переступить порог морга.— Он утонул в Сене, — коротко ответила я. О том, что Андрея задушили, я предпочла не говорить.— Могу вам помочь с похоронами, — неожиданно сказала мадам Ларок. — Недалеко от Парижа есть небольшое муниципальное кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. На нем мало кого хоронят. У меня там знакомый чиновник, мсье Лами, он быстро все устроит. Скажете ему, что от меня, мы с ним старинные приятели. Правда, там совсем нет православных, и вашему художнику будет одиноко, но на кладбищах в пределах Парижа стараются не хоронить некатоликов, и вам не выправить всех бумаг за короткий срок, если у вас нет связей.— Искренне вам признательна, — ответила я. — Мне сейчас любая помощь кстати, надо быстро управиться.В дверь постучали, горничная отправилась открывать, и в прихожую вошли знакомый мне репортер Плювинье и миловидная девушка в синем фуляровом платье и соломенной шляпке, украшенной петушиным пером. Девушка смущенно потупилась и попыталась спрятаться за Доминика.— Добрый день, мадемуазель, — поприветствовал горничную Плювинье. — Можем ли мы видеть мадам Авилову?Горничная попросила их подождать, вошла в столовую и наклонилась к уху мадам Соланж.Но я не стала дожидаться, когда закончится эта длинная церемония. Я вышла из-за стола и протянула репортеру руку.— Доминик, — сказала я, — и вы, мадемуазель, пройдемте в мою комнату. Прошу извинить меня, господа.В сопровождении гостей я поднялась к себе, предоставив хозяйке и постояльцам шептаться сколько им заблагорассудится.— Присаживайтесь. — Гости сели на узкий диванчик. — Я вас слушаю.— Полин, — начал Доминик, волнуясь, — это Сесиль Мерсо, подруга Андре.— Вот как? — Мне удалось сдержать горечь в голосе. Девушка была свежа, лет восемнадцати, с короткой стрижкой, которую у нас в России посчитали бы неприличной. — Очень приятно, мадемуазель.— Доминик сказал мне, что вы ищете Андре. Верно? Вы нашли его? Он в Париже? Зачем он уехал от меня? — Она сыпала вопросами, и в ее глазах отчаяние мешалось с надеждой. Мне было ее жаль.Я отметила про себя это «от меня» и поняла, что не только я стала жертвой протасовской меланхолии. Бедная девушка в силу своей молодости и неопытности полной ложкой нахлебалась того, от чего я могла оградить себя в силу возраста и положения. Мне нужно было сообщить ей страшную правду.— Он умер, мадемуазель Мерсо, — сказала я, глядя ей прямо в глаза. — Вернее, его убили.— Как? Полин, ты не ошибаешься? — воскликнул репортер, а девушка ахнула и закрыла руками лицо.— К сожалению, нет. Я была на опознании тела. Андре задушили, а потом сбросили в Сену. Хорошо, что его быстро нашли, иначе, по словам полицейского инспектора, тело так обезобразили бы рыбы, что невозможно было бы произвести опознание.Сесиль зашлась в рыданиях и упала спутнику на колени. Доминик принялся ее успокаивать, нежно поглаживая по голове. И вдруг в моей душе поднялась волна гнева и боли: вчера я была одна, наедине со своими страданиями, и никто не пришел утешить меня, никто не облегчил их. Мне пришлось самой выкарабкиваться из бездны, в которую бросила меня смерть Андрея. А эту барышню сразу пожалели, приласкали, погладили по головке. Но я тут же остановила себя: во мне говорили ревность к девушке и жалость к себе, а вовсе не справедливость. Ведь Доминик и ко мне прекрасно отнесся, помог, когда меня сбила лошадь, отвел к себе, позаботился…Вдруг девушка подняла голову.— Я знаю, кто его убил! — воскликнула она. — Да-да, знаю, уверена! Этот иностранец, Улисс! Он завидовал таланту мсье Протасова и делал мне скабрезные намеки! Хотел, чтобы я бросила Андре и ушла к нему. Даже обвенчаться предлагал. Это он, он!— Полно, полно, успокойтесь, Сесиль, — сказала я, а про себя подумала: «Если в ее словах есть хоть крупица правды, то Андрей мог бы остаться в живых, уйди эта гризетка к Улиссу».Да что же это такое? Разве я зря молилась в храме Александра Невского? Мне никак не удается быть покорной судьбе и принимать ее удары с истинно христианским смирением.— Нужно обязательно сообщить в полицию о твоих подозрениях, Сесиль, — произнес Плювинье.— Я не пойду в полицию, — заупрямилась она.— Почему?— Меня уже сажали в тюрьму как малолетнюю воровку, мне полицейские не поверят, — ответила она и добавила с вызовом: — А куда было деваться? Я младшая в семье, мать, не покладая рук, работала поденной уборщицей и прачкой, сестра выросла и ушла от нас, и мне с двенадцати лет пришлось смотреть за чужими младенцами. Однажды я пошла в булочную, взяла три багета, а на третий денег не хватило, вот булочник и обвинил меня в краже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91