Ей никак не удавалось передать то, что открывалось взгляду и сердцу. И все-таки, попытавшись оценить рисунок, девушка пришла к выводу, что он вовсе не так плох. Ею руководило отнюдь не тщеславие – Абби просто констатировала факт. Лучше чем кому-либо другому ей были известны сильные и слабые стороны ее художественного дарования. Она талантлива, да, понимала Абби, но тем сильнее было ее огорчение. Она так остро чувствовала самобытность и глубину этой необыкновенно живописной сцены, и тем не менее… Стоило ей перенести свои впечатления на бумагу, как пропадало нечто неуловимое, но, по-видимому, существенное. Рисунок никогда в полной мере не соответствовал оригиналу.
В отличие от предков и даже от собственных родителей Абби не имела ни малейшего желания следовать семейным традициям и тем более связывать свое будущее с винодельческим бизнесом. Довольно рано обнаружив у себя художественные способности, она решила, что спокойная, бедная событиями жизнь родителей, принадлежащих к рабочему классу, не для нее. Она ничуть не сомневалась, что станет художницей. Впереди ее ждет интересная, захватывающая жизнь в Сан-Франциско. Для начала добившись признания в Сан-Франциско, она скорее всего на этом не остановится. Существуют ведь на свете и Нью-Йорк, и Лондон, и Париж! Может быть, ей удастся объехать весь мир, выставляя свои работы. Так или иначе, одно Абби обещала себе совершенно определенно: здесь, в долине, она не останется ни за что.
Девушка поднялась, стряхнула с джинсов налипшие травинки, собрала вещи и спустилась по склону холма к небольшому коттеджу, находившемуся на территории винного завода. Ее родители, Тони и Лючия Гианнини, жили и работали тут почти с тех самых пор, как поженились. Здесь же родились их дети, Роберто и Абигейл. Роберто умер в пятилетнем возрасте, став жертвой острой лейкемии. Сама Абби сделала первые неуверенные шаги именно среди здешних виноградников, произнесла первые слова в этом каменном, увитом виноградом коттедже. Она ходила в школу, расположенную неподалеку, в двух милях от Санта-Елены. Ее первые серьезные художественные работы представляли собой наброски корпусов, выстроенных в выразительном немецком готическом стиле, людей, работающих на виноградниках, жен и дочерей владельцев завода в элегантных дорогих шляпках и сшитых на заказ модных туалетах.
В семьях, где зарабатывали на жизнь собственным горбом – в особенности таких, как у нее, где поколениями традиционно занимались одним и тем же, – было принято, чтобы дети шли по стопам родителей. Юноши становились наемными рабочими, девушки – женами рабочих. Абби, однако, еще в ранней юности решила, что ни за что на свете не проведет здесь всю свою жизнь и не выйдет замуж ни за кого из молодых людей, вместе с которыми выросла. Правда, в глубине души она всегда любила долину – это место, как ей казалось, больше любого другого на земле было связано с небесами. И все же ее безумно раздражал размеренный, неспешный темп здешней жизни. Душа Абби Гианнини томилась по чему-то неведомому, совсем не похожему на то, что ее окружало.
И она собиралась непременно вырваться отсюда, откликнуться на зов, неудержимо манивший ее вдаль.
– После окончания школы я поеду в Сан-Франциско, – как-то вечером во время обеда заявила Абби.
Тяжелая многолетняя работа оставила неизгладимые следы на лице ее матери, невысокой грузной женщины лет сорока с небольшим, с округлыми формами и избыточным весом – сказалось пристрастие к жирным итальянским блюдам.
Она подняла на дочь удивленный взгляд:
– Зачем?
– Чтобы работать, мама, – ответила Абби. – Я ведь уже говорила тебе… Хочу стать художницей. Хочу рисовать.
– Но разве нельзя быть художницей здесь? – по-прежнему непонимающе спросила Лючия Гианнини. – А картины наверняка можно было бы продавать через какой-нибудь магазин в городе…
– Это вовсе не одно и то же, мама, – не сдавалась Абби. – Я смогла бы рисовать и здесь, да… Может быть, даже действительно смогла бы продавать свои работы в городе… Но тут мне не у кого учиться. – В ее голосе звучала настойчивость, граничившая с одержимостью. – И никогда не добиться настоящего успеха.
– Успех! – Тони Гианнини выплюнул это слово, точно оно жгло ему язык. Он откинулся в кресле – крупный, дородный мужчина с редеющими седыми волосами, пышными усами и красным обветренным лицом. – Боюсь, тебя ждет большое разочарование, девочка. Этот мир, от которого ты ждешь так многого, совсем не такой, каким кажется. Он хорош для богачей, владеющих винными заводами, а не для таких, как мы, работающих на них. В большом городе тебе нечего делать. Кончится тем, что ты хлебнешь горя, вот и все.
– Я многого могу добиться как художница, папа, – возразила Абби, с трудом сдерживая раздражение. – У меня есть талант… Я точно знаю, что есть!
– Это все пустые мечты, figlia mia. – В голосе отца послышались суровые нотки. – Мечты – вещь неплохая, если не забывать, что это всего лишь мечты, не больше. Таким людям как мы, Сан-Франциско не принесет ни славы, ни богатства. Вращаться в обществе – это не для нас. Мы простые труженики, и лучше нам держаться своих, жениться и выходить замуж за своих. Что нужно для счастья девушке вроде тебя? Найти хорошего парня из тех, кто вместе со своими родителями работает здесь, на виноградниках. Выйти за него замуж, обустроиться, обзавестись детьми, и…
– Не собираюсь я выходить замуж ни за кого из этих парней, и обзаводиться детьми, и провести тут всю жизнь! – взорвалась Абби, вскочив так резко, что опрокинула кувшин с молоком.
Лючия принялась суетливо вытирать лужицу, а девушка даже пальцем не пошевельнула, чтобы помочь матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131