Сборная солянка. А нужно убедить эту разрозненную армию в том, что она защищает единое дело. В лучах восхищенного взгляда Аники Романов начал доказывать Распайлю теорию информалиата — лидирующего класса современного общества, который противостоит как нетворческому мещанству, так и маргинальному хаосу.
— Сила информалиата в его опоре на информационные технологии, в его способности сочетать и производство, и управление своим трудом, и социальное творчество. Сеть неформальных информационных связей и лежит в подкладке вашего гражданского общества. Это огромная сила, которая просто не осознает своих интересов. Если вы сумеете заразить ее верой в собственные силы, вы горы свернете.
Распайль, в принципе, знал эту теорию и слушал, скептически улыбаясь. В его положении это ничего не давало:
— Ну информалиат, ну неформалы и информационное общество. И что? Всей этой социологией мы белых не побьем. За ними и СМИ, и физическая сила.
— Как вы не понимаете! — вмешалась Аника, которой академическая подготовка и военная смекалка помогли понять, куда клонит Сергеич. — Вам же дают новое оружие. Если под ваше знамя встанут программисты, они могут обойти СМИ, а то и парализовать враждебные каналы. Тут бы хакеров поднять. Как вы думаете, нужна ли хакерам империя? И потом, если вы проигрываете лобовое столкновение, неформальное информационное пространство позволяет вам уйти из-под удара.
— Точно, — продолжал Сергеич напирать на Распайля, заказав ему четвертую чашку кофе с пирожным. — Вальжан провозгласил референдум. Референдум — всегда обман, манипуляция. Настаивайте на постоянном референдуме. Ну как с президентами. Ведь голосуя за президента, вы просто решаете, кто будет от вашего имени выступать в политическом эфире. Вы как бы живете в стране с таким президентом, в то время как ваш сосед живет в обществе другого президента.
— Ну да, это — принцип шестой республики. Очень удобно, у первых пяти президентов — важные прерогативы в отношении правительства...
— А теперь представьте, что одновременно во Франции, а затем и во всем Евросоюзе будут сосуществовать и империя с императором, и республика со всеми президентами...
— Нет, это вызовет слишком очевидное противостояние. Империя сожрет...
— Для равновесия можно добавить еще что-нибудь покруче империи.
Аника вспомнила, что Добрый Троцкий провозгласил Совет. Но Романов отмел этот лозунг:
— Нет, глупый Троцкий. Совет — это наше, это годится в Северной Евразии. Здесь нужно что-то похожее, но на французский манер.
— Парижская коммуна! — воскликнул Распайль и сам испугался своей смелости.
— Точно! Если я что-то понимаю в СМИ, они будут в восторге! Можно набрать вождей потипажней, только чтобы уравновешивали друг друга. Это будет получше единоличного императора.
В этот момент с грохотом взорвалась бомба, которая разнесла остатки центра Помпиду, который уже взрывали три раза.
— Как надоел этот терроризм. Скоро начнут взрывать и красивые здания. Представляете, в терактах стало гибнуть больше народу, чем в технических катастрофах. Ну, так вернемся к нашим бананам. Коммуна, говорите. Но Коммуна плохо кончила. Вальжан может примерить лавры Тьера.
— А мы договоримся с «Версалем». Ведь половина депутатов национального собрания вам сочувствует. Регионы сейчас примут идею Коммуны на ура — они отстаивают свою автономию, а вы принесете ее им как законное право. И с мэром можно договориться, если объяснить, как накормить город.
Распайль неуверенно погружался в идею Коммуны; ведь это же всего лишь игра, как и все в нашем мире. Сейчас только мавры предпочитают стрелять по-настоящему, а остальные — виртуально. Глядишь, за это время удастся накормить людей, и они поверят, что это сделал новый порядок, а не новые порядочные люди.
Распайль, который только что сам обрел сытость благодаря Сергеичу, был готов выслушать дальнейшие спасительные рецепты. Но французская гордость не позволяла ему просто так принять советы советского человека. А когда прозвучали слова «организованное общество», Красный Дани пришел просто в возмущение: «Я так и думал, что вы захотите заменить нашу свободу своим организованным обществом!»
Сергеич стал привычно разъяснять, что существующее в Союзе организованное общество не ограничивает свободу даже так, как ее ограничивает система Евросоюза. Просто каждый человек получает своего «проводника», если не готов самостоятельно найти применение своим способностям. Разве плохо, если каждый занимается тем, что у него получается, а профессионалы-психологи и дилеры пристраивают плоды его трудов, обеспечивают его всем необходимым?
— Да это худший вид капитализма! Человек оказывается опутан паутиной этих «проводников»!
— Неправда ваша! У проводника нет власти, кроме убеждения. Вот вы бы пожили таким образом и не говорили бы... Или безработица лучше? Или постылым делим заниматься всю жизнь?
Спор разгорался. Романов стал обличать европейскую цивилизацию:
— Вы не смогли уследить за Накоплением маргинальной массы, не смогли ее рассосать. И еще говорите о том, что за ней будущее! Если так — мавры будут вашим будущим! Накопление маргинальных масс — фундаментальная социальная ошибка, которая, как правило, ведет к революционным потрясениям!
Распайль тоже злился, но во многом разделял мнение Романова о европейской политике:
— Хорошо вам с вашими просторами, общинной традицией. Вам легко обустраивать электронные общины, наукограды, агломерации коттеджей в чистом поле. А у нас занят каждый клочок земли, все закрыто частной собственностью, а сейчас еще и природные катаклизмы из-за потепления — земля гибнет на глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127