За этим скрывались огромные возможности, ответственность и опасность. Большая опасность — от одной этой мысли он зябко поежился, — если их маленькое сообщество попадет под влияние злой силы демагога. Но при этом — Иш криво усмехнулся — в их податливой и мягкой, как воск, компании все дети, за одним исключением, сколько он ни старался, не обладали истинным стремлением к знаниям и книге. Это могло означать, что более могущественная сила — вся окружающая среда — противодействует его благим начинаниям. Но что если снова вернуться к проблеме суеверий… Возможно, их появлением община обязана отсутствию в их среде — так уж получилось — истинно верующих. Вероятнее всего поэтому в головах детей образовался некий духовный вакуум, который был моментально заполнен верой в сверхъестественное. Не в этом ли кроется подсознательное стремление объяснить таинственные законы жизни… А ведь много лет назад они проводили совместные церковные службы, а потом прекратили, посчитав лишенными элементарного здравого смысла. Выходит, что отказ от религии стал серьезной ошибкой, допущенной общиной. Вот когда Иш по-настоящему понял, что лишил себя возможности стать создателем религии целого народа. Дети принимают на веру все, что бы он ни сказал. Проявив настойчивость, повторяя одно и то же бесконечное число раз, он, безусловно, может сделать так, что они поверят в абсолютную истинность любых религиозных догм. Он может убедить их, что Господь Бог сотворил мир за шесть дней и нашел его прекрасным. Они поверят. Он может рассказать им индейскую легенду о том, что мир создан стараниями Мудрого Койота. Они поверят. А что он может рассказать им, сохранив собственные убеждения? Полдюжины космогонических теорий создания мира, которые еще помнит со студенческой скамьи? Возможно, они поверят и этому, хотя премудрости космогонии по силе воздействия будут явно проигрывать истории и Бога, и Мудрого Койота. Что бы он ни сказал, что бы ни выбрал, всему можно придать форму и содержание вполне сносной веры. И снова, как много лет назад, Иш испытал отвращение к самой идее, ибо дорожил чистотой собственного скептицизма. «Лучше ничего не знать о Боге, — вспомнил он свое давнее увлечение Библией, — чем думать недостойное Его». Иш прикурил еще одну сигарету и снова откинулся на спинку кресла… Эта проблема духовного вакуума! Она беспокоила его. Если не заполнить пустоту чем-то положительным, его потомки в третьем или четвертом поколении станут предаваться обрядам первобытного колдовства, трепетать перед злыми духами и проводить эксперименты ритуального каннибализма. Они начнут исповедовать ву-ду, шаманизм, табу… Последнее заставило его испытать острый приступ вины. Дело в том, что в Племени уже существовали верования, по силе своей приближающиеся к силе воздействия табу, и безусловно, без всякого злого умысла но именно он заложил первые основы их существования. Иви, например. Он, и Эм, и Эзра решили это давно. Они не хотели, чтобы полоумные дети от Иви стали обузой для всей общины, и поэтому предпринимали все возможное, чтобы по крайней мере для мальчиков сделать ее неприкасаемой. Светловолосая Иви с огромными голубыми глазами была, наверное, самой красивой среди них. Но Иш был уверен, что никто из мальчиков не рассматривает Иви как предмет сексуального влечения. Вряд ли мальчики думали или боялись, что с ними произойдет нечто плохое, просто изначально была исключена возможность возникновения даже иллюзорной мысли о каких-то связях с Иви. Запрет стал сильнее закона. Только такой запрет мог быть отнесен к разряду табу. И еще одна проблема, созвучная с первой, — проблема супружеской верности. Изначально страшась раскола их маленького сообщества из-за ревности, старшие не столько учили супружеской верности, сколько на собственном примере показывали, что иного просто не может быть. Молодых женили так рано, как это было возможно. Двоеженство Эзры воспринималось как реалия, не требующая объяснений. И хотя Иш не был склонен рассматривать сохранение супружеской верности как явление, полностью соответствующее определению запрета, но все же если рассматривать заключенные браки с точки зрения их предопределенности судьбой, а не желанием молодых, то это понятие по смыслу оказывалось весьма близким к табу. Первое нарушение запрета — а оно обязательно будет — безусловно приведет к потрясению с Непредсказуемыми последствиями. Третьим возможным примером табу — хотя и меньшего масштаба — явилось превращение Университетской библиотеки в неприкосновенную святыню. Это случилось, когда старшие мальчики были еще малышами. Однажды Иш водил их в дальний поход, в результате чего они оказались на территории Университетского городка. И пока он сам безмятежно дремал в тени деревьев, двоим удалось отодрать доску, которой после первого посещения библиотеки Иш прилежно забил окно, залезть внутрь, добраться до книг, а потом увлеченно расшвырять их по полу. В страхе от предчувствий, что с его сокровищницей может происходить нечто ужасное и непоправимое, он последовал за ними. После Ишу всегда было стыдно вспоминать случившееся, но в тот момент ярость возобладала над здравым смыслом и он избил малышей. Возможно, что неподдающаяся пониманию, беспричинная, смешанная со страхом ярость взрослого запомнилась детям гораздо сильнее, чем само наказание. И без сомнения, в рассказах младшим они в красках описали испытанное потрясение. Библиотека сохранила свою неприкосновенность, и Иш мог теперь только радоваться. Но как он начал понимать, произошедшее тоже можно было отнести к разряду табу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148