Объезжая стороной большие города, он упрямо продвигался в западном направлении. Индиана, Иллинойс, Йова — мимо кукурузных полей, через маленькие, вымершие городки, залитые солнцем и пустынные днем, погруженные в сумерки и пустынные вечером. И все время наблюдал, как в стремлении к реваншу наступает на следы, оставленные человеком, дикая природа. Пока еще хрупкий побег тополя на некогда ухоженной, а теперь заросшей травой и сорняками лужайке перед домом; конец оборванного телефонного провода, свисающий на полотно дороги; следы засохшей глины, где проходил хитрый енот, чтобы окунуть свою пищу в фонтан у здания суда, прямо под памятником солдатам Гражданской войны. Встречались и люди — теперь все чаще вдвоем или втроем. Разъединенные молекулы некогда единого целого начали находить друг друга. Как утопающий хватается за соломинку, так и они обычно держались за те крошечные пятнышки мира, с которыми связывала их прежняя, до разразившейся трагедии жизнь. Как и раньше, никто из них не выказывал желания поехать с ним, но иногда люди предлагали ему остаться. И никогда он не сожалел об отказе. Встреченные им люди находились в полном физическом здравии, но чем чаще он встречал их, тем все больше и больше утверждался в мысли, что духовно все они уже давно мертвецы. Он достаточно хорошо знал антропологию и мог вспомнить подобного рода примеры, хотя гораздо меньшего масштаба, уже имевшие место в истории развития человеческого общества. Достаточно уничтожить культурный слой, в котором жили люди, и чаще всего испытанное душевное потрясение будет иметь необратимые последствия. Лишите человека семьи, работы, друзей, церкви, развлечений, привычных забот, надежды — и он превратится в живого мертвеца. Вторая Смерть исправно продолжала свою работу. Однажды он видел женщину, чей разум померк. Остатки одежды говорили о недавнем высоком положении и достатке, а сейчас она с трудом могла заботиться о себе и вряд ли сможет пережить эту зиму. Некоторые из выживших рассказывали о тех, кто покончил жизнь самоубийством. Глядя на людей, он думал, что его сознание и сам он оказались в меньшей степени подвержены эмоциональным срывам, вызванным тяжестью одиночества. Иш относил это на счет неослабевающего интереса к ходу развития событий и особенностям своего характера. Он часто вспоминал о некогда записанных на листе бумаге качествах, которые давали ему право приспособиться к новой жизни. Порой, в машине или вечером у огня, в воображении его возникали эротические образы. Он думал об Анн с Риверсайд-райв — ухоженной изящной блондинке. Но она исключение. Обычно встреченные им женщины были неопрятны, иногда просто грязны, с тупыми, застывшими в духовном безразличии лицами. Порой их словно прорывало, и тогда они начинали беспричинно смеяться, и смех этот скорее походил на истерику. Некоторые были доступны, но всякий раз, стоило лишь представить, он чувствовал, как моментально пропадало всякое желание близости. Последствия нервного потрясения — так решил Иш. Не нужно торопить события, пройдет время, все уляжется, и он тоже изменится. Равнины Небраски пылали золотом несжатой пшеницы. Спелое зерно скоро начнет осыпаться, потеряют тугие колосья свой червленого золота блеск, сморщатся, потемнеют. Упавшие на землю зерна на будущий год сами, без помощи человека дадут всходы; но по краям полей уже набирает силу другая трава, и на невспаханных полях расти она будет быстрее. Иш знал, что трава эта скоро образует плотный дерн и вытеснит пшеницу. После нестерпимого зноя равнин, Эстес-парк встретил его долгожданной прохладой. Он жил здесь неделю. Целое лето никто не тревожил рыбу в здешних ручьях, и форель брала великолепно. Потом начались горы, а за ними снова заросшие полынью солончаковые пустыни. За пустыней, не сбавляя скорости, мчался он по Сороковому шоссе навстречу перевалу Доннер, и только за ним понял, что земля впереди окутана дымом лесных пожаров. «Какой сейчас месяц? — спросил он себя. — Август? Нет, скорее начало сентября. Самый плохой месяц — месяц, когда начинаются пожары». И тогда он подумал, что некому будет бороться с огнем, когда молнии сухих гроз начнут поджигать леса. В ущелье Юба Иш попал в самое пекло. Низкие языки пламени стелились по обе стороны дороги, но шоссе было широким, и, не чувствуя особенного жара, он все же решил прорваться вперед. Все шло хорошо, пока за одним из поворотов он чуть было не въехал в упавшее на шоссе, горевшее тугим, высоким пламенем дерево. И тогда вернулся к человеку забытый страх — страх, который, казалось навсегда, сбросил он той памятной ночью в тишине и мраке пустыни. Страх одиночества и неспособности в одиночестве противостоять и победить опасность. Ничего не оставалось, как попытаться развернуть машину. Он рванул назад, потом снова вперед, и тогда, протестуя против беспорядочных, вызванных страхом и волнением суетливых рывков, заглох мотор. Человек все же взял себя в руки и, когда мотор ожил, задним ходом выехал из огня. В относительной безопасности уверенность снова вернулась к нему. Он доехал до пересечения с «Калифорнией-20» и решился на новую попытку. Здесь огонь тоже подбирался к обочине, но не был так силен. Ехал Иш медленно, аккуратно объезжая горевшие на бетоне сучья и ветви деревьев, и сумел все-таки выбраться из огня. А по-настоящему испугался, когда дорога вывела его на гребень горы и увидел он, что горит везде, что вся земля под его ногами объята пламенем. А ведь он счастливчик — ему снова повезло. После дневных волнений он решил провести ночь в покое и прохладе гор, но, боясь оказаться отрезанным огнем, двинулся дальше и развернул спальный мешок лишь внизу, в парке раскинувшегося у подножия гор маленького городка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148