А этот представитель славного племени взимающих мзду даже не обиделся. Пожал литыми плечами, пожевал задумчиво жвачку и лениво бросил:— Ну нету так нету. Постарайся, дружок, чтобы к вечеру было…Братки этим своим поведением обитателей рынка в полное сомнение ввели. Ведь обычно как оно бывало? Те, кто мзду взимал, делились на две основные категории. Первая, наглая и бесцеремонная, состояла из представителей славного племени патрульно-постовой милиции. Этим откажи — они сразу же в великой обиде протокол принимаются составлять, а то и в кутузку волокут. И докажи потом народному судье, что не выражался ты грубой нецензурной бранью, нарушая сложившийся на рынке общественный порядок, а мирно торговал персиками, привезенными из далекого города Андижана. Ссориться с милиционерами было глупо, все равно что плевать против ветра. Вот с пэпээсниками и не ссорились, а по мере возможности старались со льстивыми улыбками найти общий язык. И, как правило, находили. Вторая категория взимающих мзду состояла из крепкошеих и ясноглазых улыбчивых братков. По внешнему виду их было понятно, что философскими размышлениями о жизни они не отягощены, а отказ воспринимали как нарушение сложившегося порядка вещей и в стремлении восстановить этот порядок могли пойти на разные крайние меры — от примитивного мордобоя до приведения в негодность товаров несговорчивого продавца.Кроме этих двух категорий, мзду на рынке собирала и торговая администрация, и госторгинспекция, и работники санэпидстанции, но это уже было неизбежное и неотвратимое зло, поэтому каждый продавец из этих обстоятельств старался извлечь определенную выгоду. А вот поборы мафии и милиции торговцев все-таки возмущали.Представители первой брали несоразмерно много, а вторые — пусть и не слишком много, но чересчур часто.И между собой они были прекрасно знакомы, открыто здоровались по утрам, обмениваясь молодецкими и крепкими рукопожатиями. Даже термины, характеризующие их основную рыночную деятельность, у обеих сторон совпадали. Рынок они называли пастбищем, лиц кавказской и восточных национальностей и те, и другие именовали чурками, разнообразные способы воздействия на продавцов — воспитанием, получение мзды с торговца и менты, и братки называли ошкуриванием, а несговорчивых и излишне принципиальных торговцев обе группировки именовали жлобами и баранами. Податливых и покорствующих те и другие ласково именовали дойными коровами, общих врагов из числа оперативников считали волками, иногда даже добавляя к этому имени обязательное прилагательное — позорные. Деньги у них назывались башлями или лавами, тот, кто эти деньги платил, соответственно, башлял или отстегивал. Получение мзды товаром у обеих сторон значило брать натурой. Впрочем, и в иных, кроме прикладной филологии, вопросах у братвы и милиционеров царило полное согласие,Поэтому неудивительно, что и милиционеры обратили внимание на странное поведение братков. Потрясла милиционеров проснувшаяся в братках страсть к капусте. Нет, зелененькие братва и раньше любила, и даже предпочтительно было браткам, чтобы долю им отстегивали не российскими стольниками, а купюрами с изображением американских президентов. С этим и милиционеры всегда соглашались, это было правильно, инфляция меньше, да и места в карманах баксы не так много занимали. А недоумение проистекало из того, что братву вдруг обуяла любовь к самой настоящей капусте. Колхозники тамбовскими волками выли. И завоешь — братва к их машинам в очередь выстроилась. Колхозники пытались откупиться деньгами, но братва неожиданно проявила твердость — требовала капусты. При этом братки не гнушались лично залезть в грязный кузов «КамАЗа», чтобы выбрать вилок покрупней да посочней. Капусту брали мешками.Представители российской милиции, сбившись у ворот в кучу, с недоумением наблюдали за действиями своих криминальных коллег. Милиционеров терзали сомнения, они прекрасно знали, что братки ничего не делают просто так, и подозревали, что браткам о капусте стало известно нечто новое, приравнивающее капусту к валюте. Остаться в стороне и в возможных убытках никому из милиционеров не хотелось. Потоптавшись у ворот, они набрались решимости и, поигрывая резиновыми демократизаторами, двинулись к машинам с хрустящим овощем — затариваться капустой в счет рыночных репараций. Вскоре стеклянная будка, где располагался опорный пункт милиции, напоминала ломящийся от капусты овощной ларек.Азербайджанские перекупщики, которые постепенно начинали видеть в братках и милиционерах возможных конкурентов, негромко ругались на родном языке. Не потому что они не владели русским матом, а потому что ругаться на родном языке было значительно безопаснее.— Козлы! — охарактеризовал милиционеров потомственный овощевод Центрального рынка Самед Мирза-оглы, который вполне серьезно считал, что огурцы сажают, как картофель, — клубнями.— Точно! — согласился его сосед по далекой азербайджанской деревне и злобно посмотрел вслед двум браткам в кожанках.Радостные братки сопровождали тележку, на которой бородатый и немытый бич вез несколько мешков с капустой.— Мамой клянусь, Самед, вот эти — уже бараны! Аллаха зову в свидетели!Азербайджанский животновод даже не подозревал, как близок он был к истине.Братки, что бесчинствовали в овощных рядах, входили в группировку покойного Сени Абрамчика. Попытки Бородули возглавить эту группировку после безвременной кончины пахана привели к тому, что Бородуля в рэкетирской гордыне попытался оказать нажим на Бориса Романовича Даосова, промышлявшего в городе Царицыне нелегким реинкарнаторским ремеслом, но при этом Бородуля нарушил собственный принцип, который гласил — не пережимать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92